Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 5
песня, которая и строить, и жить помогает, и любимую встретить и золотую свадьбу сыграть. Раскрылся человеку полным цветом замысел верховного, и так ему захотелось этому замыслу соответствовать, что ощутил Радим Силантич любовь к жизни искусно воплощённую в нём, а теперь к тому же и всеми фибрами усиленную.
Рыжелье притащил в зубах ондатровую шапку. Вертится теперь вокруг поверженного Радима Силантича, скулит, мотыляет куцым хвостом, вылизывает окровавленный лоб. Поминутно оборачивается в темноту, тянет носом воздух, словно высматривает, вынюхивает прохожего, который разделит с озадаченным псом нежданное наваждение.
Впервые в жизни Радим Силантьевич Порожшков сочинил стихи. В них не содержалось ни единого существительного, ни одного местоимения или прилагательного. Локомотивом его стихотворения явились глаголы, которые и отразили только что осознанный факт, что жизнь — это процесс. На шесть строчек в этих стихах использовались всего десять слов, и автору чудилось, что так он зашифровал родной десятичный мир, объединяющий путь света от божьих заповедей до таблицы умножения, а также куда-то дальше и выше… В непознанную даль, которую для него всю жизнь олицетворял губернский град Северобакланск.
Если можно лежать, зачем сидеть?
Если можно сидеть, зачем стоять?
Если можно стоять, зачем идти?
Если можно идти, зачем бежать?
Если можно бежать, зачем ползти?
Если можно ползти, зачем умирать?
Радим Силантьевич ощутил щекой, как от щебня железнодорожной насыпи пошло тепло земли. Он разогнул скрюченные пальцы и погладил эти острые потемневшие камни, отозвавшиеся в нём ностальгией по былым годам трудовых побед. Приподнялся на руках Радим Силантьевич, хрустнул сломанным поясничным позвонком и осмотрелся. Приметил ослабленную гайку на сочленении стальных рельсов, не скрылась от него и шляпа костыля, излишне вольно торчащая высоко над просмолённой шпалой.
Даже не попытавшись, а попросту поднялся Радим Силантьевич на ноги, словно в этом не было ничего необычайного, расправил плечи и побрёл по насыпи вдоль бесконечного состава из жёлтых цистерн. Он не знал, где его костыли, и то, что они были ему больше не нужны, он воспринял естественно и даже с затаённой радостью, словно давно ждал этот момент, и знал, какого ему будет, когда тот, наконец, наступит. Отсутствовали очки, но и это не мешало ему всё вокруг сечь и подмечать. Предстояло добрести до тупика с испустившим дух тепловозом, спуститься с насыпи, пересечь побитый жизнью дворик, уже который год захламлённый пустыми катушками из-под толстого промышленного кабеля, которым разводили по перестраиваемой станции Путяйск железнодорожную автоматику. Наконец, предстояло впорхнуть в подъезд, где на пятом этаже в уютной однокомнатной квартире ждала преданная супруга, Ада Бестемьяновна, его любимая А. Б.
Однако путь оказался неблизким. Радим Силантьевич не ощущал ни толики усталости. Голова была легка, сознание ясное, и даже как-то особенно заострено на мелких деталях. Не смотря на, по его мнению, девять часов вечера, в миру затевался рассвет, один из самых красивейших, которые он когда либо наблюдал. Заискрили под ногами камни, заплясали одалиски на одутловатых жёлтых боках железнодорожных вагонов. Отступил мрак, обнажив контуры зелёной травы и желть луговых цветов, среди которых резвился молодой абрикосовый щен, которого позже назовут Рыжелье. В глаза Радиму Силантьевичу ударил сноп ослепительно яркого света. Сначала он решил, что по второму главному пути навстречу ему следует ночной почтово-багажный. Но шума приближающегося поезда Радим Силантьевич не слышал, хоть и не находил в том ничего необычного.
Свет дышал влажными эманациями, вился и клубился над шпалами, а Радим Силантьевич вышагивал по ним, сокращая естественную длину шагов, чтобы не попасть в междушпалье. Его путь отошёл правее. Цепочка цистерн сгинула в контрастном мраке слева. Воздух был свеж, тёпл и пах морем. Не тем отравленным, а как в детстве, когда в море водилась в избытке рыба.
Но вот уже и путь как-то сам собой сгладился. Под ногами нет ни шпал, ни щебня. Упругая белесоватая бесконечная перина. И едва заметный подъём. «Постойте, но ведь у нас нет ни гор, ни холмов», — подумалось Радиму Силантьевичу, и он всей душой отдался этому необычному сну, сместившему привычные реперные точки обструганного сирой жизнью сознания.
Смекнул Радим Силантич, взмахнул руками и оторвался от перины. Взмыл в туннеле света и полетел навстречу тепловозному прожектору, туда, откуда шло мощное галогеновое тепло.
Седовласый дед с бездонными добрыми глазами подал ему десницу и усадил к себе на широкие колени, а помолодевший и постройневший Радик пригрелся в его лучах и благодарно вкушал лавандовые ароматы, исходящие от ослепительно белых хлопковых одежд.
А посреди бесконечного поля подсолнухов ему махали молодые мама и папа.
Декабрь 2023, Сивково
Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 5
