Он был прекрасен. Несмотря на красную кожу и скрюченные ножки и ручки. Он казался мне самым прекрасным существом на свете, никогда в жизни — ни раньше, ни позже — я не чувствовала ни к кому такой всеобъемлющей, бесконечной, трепетной любви и нежности.
И в тот момент, когда я в первый раз склонилась над Джерардом, брат открыл свои тёмно-карие глаза и улыбнулся мне.
— Привет, Джерри, — прошептала я, опуская маленький пальчик в люльку. Джерард загукал и ухватился за него, плотно сжав в кулак. Он делал так постоянно… в течение десяти лет. Брат не мог заснуть, если я не сидела рядом, держа его за руку.
Всё исчезло, когда мне исполнилось двенадцать. Но тогда я этого не знала. Я просто была счастлива. А ещё я думала, что у меня наконец появился тот, кто будет любить меня по-настоящему, а не как родители. И первое время моё желание сбывалось.
Видя мою преданность Джерарду, родители позволяли сидеть, гулять и разговаривать с ним, читать ему книги. Постепенно я научилась кормить и переодевать брата, и в дальнейшем зачастую делала это вместо мамы.
Я просыпалась ещё до восхода солнца, быстро одевалась и бежала в комнату Джерарда. Он сразу начинал тянуть ко мне ладошки и я, смеясь, усаживала его на деревянный стульчик, кормила специальной смесью — у матери почему-то никогда не было молока — а потом мы одевались и шли на утреннюю прогулку. В любую погоду, солнце, дождь, снег или ветер — всё это не имело значения. Если было холодно, просто одевались теплее.
Оборотни растут быстрее людей, и я научилась читать в два с половиной года. Мы с Джерардом с удовольствием проводили время в библиотеке, читая сказки и рассматривая большие энциклопедии с красивыми картинками. Именно тогда и началось моё увлечение природой, животными и растениями. Я запоминала рисунки и выискивала то, что видела в книгах, во время прогулки, радуясь этому, как ребёнок… Впрочем, я ведь и была ребёнком.
Джерард называл меня Ронни. Поначалу это так смешно у него выходило — «Лонни». А себя он величал «Джелли». Но я никогда не смеялась над его картавостью, только старалась сделать так, чтобы он побыстрее научился выговаривать все буквы.
Мне было четыре, а Джерарду два, когда родилась Сильви.
Я никогда не понимала, по какому принципу родители выбирали имена всем нам. Рональда на старом наречии — «надежда», Джерард — «стремительный», а Сильви — «прелестная». Но так или иначе, они угадали. Сестра действительно была прелестной с самого первого дня, Джерри поражал своей энергичностью и бойким характером, а я…
Я жила надеждой.
Сразу после рождения Сильви мама ушла от отца, забрав её с собой. Что случилось у них с калихари, я по сей день не знаю, но почти два года мама и Сильви жили отдельно, в деревне чёрных волков. Иногда она приезжала навещать Джерарда, а меня в это время запирали в своей комнате.
Мне было шесть, а брату четыре, когда мама и Сильви вернулись в нашу жизнь. На самом деле те два года, что они жили в деревне чёрных волков, были для нас замечательными. Отец часто отсутствовал, и мы могли делать, что душе угодно. Я в то время практически переселилась в комнату брата. Мы постоянно были вместе.
Идиллия кончилась с приездом матери и сестры. Мама, соскучившись по Джерарду, практически отняла его у меня. Она стала уезжать вместе с ним и Сильви в гости к своим подругам под предлогом того, что её дети «должны играть со сверстниками» и, конечно, никогда не брала меня с собой.
Я помню своё отчаяние однажды утром, когда прошла неделя с отъезда мамы, Джерарда и Сильви. Сестру я тоже очень полюбила, пусть меньше, чем любила Джерри, но у меня практически не было времени на то, чтобы её узнать. Сильви поначалу тянулась ко мне, ей нравилось играть с нами и слушать, как я читаю сказки, но после первого же посещения маминых подруг она резко отстранилась.
— Там говорили такие ужасные вещи про тебя, Ронни, — шептал тогда верный Джерри, роняя слёзы мне в ладошку. — Такие ужасные… Зачем?..
У меня разрывалось сердце, но я не знала, что сказать и как объяснить брату, почему меня не любит никто, кроме него?
А в то утро, спустя неделю после их отъезда, я впервые за последний год решила выйти в деревню. Одна. Мы с Джерардом обычно играли в саду дома калихари, а если шли в деревню, то вместе с кем-то из слуг. Но мне не хотелось тогда видеть кого-то рядом с собой, и я пошла одна.
До того дня я не понимала до конца всю глубину неприязни к себе. Маленькая, полненькая, большегубая девочка…
Спустя полчаса мне в спину прилетел первый камень.
— Жаба! — прозвенел чей-то голос позади.
Я обернулась и еле успела уклониться от нового камня, летевшего мне прямо в лицо.
А потом я побежала.
Они бежали следом, свистя и улюлюкая — целая компания из мальчиков и девочек примерно моего возраста. Я бежала, как дикий зверь, плутая между домами, надеясь только на свои натренированные забегами с братом ноги…
Несколько раз я падала, но быстро вскакивала и продолжала бежать дальше, потому что понимала — нельзя останавливаться. Сердце колотилось, как бешеное, когда я добежала до усадьбы калихари и скрылась за воротами. Тяжело дыша, обернулась… и тут же встретилась взглядом с отцом.
Именно тогда на меня снизошло настоящее откровение. То, что было прежде, не шло ни в какое сравнение с тем, что я почувствовала, когда увидела жёлтые глаза отца, полные презрения, неприязни и… досады.
Я была позором для калихари. Он презирал меня. Он хотел, чтобы те дети забили меня камнями до смерти. Я знала, что такое уже случалось с другими оборотнями, родившимися такими, как я — уродами.
В тот момент вопрос: «Почему ты не скажешь, чтобы они оставили меня в покое, папа?» — застыл у меня на губах.
Я выпрямила спину, стараясь не заплакать, и склонила голову в почтительном поклоне.
— Калихари, — спокойно сказала я и прошла мимо отца, не поднимая глаз.
Больше я никогда не называла его папой. Раньше я думала — родители испытывают ко мне хотя бы капельку нежности… Но я ошибалась. Никакой нежности, лишь презрение.
У меня остался только Джерард. Сильви против меня настроила мама и её подруги, но брат пока не поддавался… пока…
Они уезжали всё чаще и всё на подольше. Я скучала. В усадьбе было совершенно нечего делать, и поэтому рано утром, пока в деревне все спали, я уходила в лес. Несколько раз на обратном пути меня засекали и гнали, как дикое животное, но постепенно я привыкла к таким гонкам и начала воспринимать их спокойно.
И я никогда не боялась.
А в лесу мне было хорошо. Я искала знакомых по энциклопедиям птиц и зверей, собирала растения и цветы, чтобы потом сварить из них какое-нибудь интересное зелье или сделать духи. Недалеко от деревни я нашла замечательное, чистое, небольшое озеро с прозрачной водой — мне нравилось сидеть на его берегу и, свесив ноги, болтать ими в воде, пока пальцам не становилось совсем холодно. Вода в озере в любое время года была практически ледяной, наверное, из-за каких-то подземных ключей.
