Она нашла себя в том, что "видит" людей своим даром. Но сейчас Джек был для нее невидим.
Будто его и не было.
Мэри оставила Томаса в совершенно растрепанных чувствах, но, к сожалению, она ничем не могла помочь другу-шакалу.
Наоборот, она слышала, что он хочет остаться один. Она понимала его.
Ни о каком деле речи не пойдет, пока они не вернут Киру.
Если бы еще знать, как ее вернуть…
А ведь, она, Мэри, может помочь! Она может нарисовать Киру.
Думать о подруге и применить свой дар.
Почему это не пришло ей в голову раньше? Она могла сделать это еще вчера!
Время. Время идет. И сейчас, когда Мэри осознала всю степень своей глупости, оно больше не кажется вязкой субстанцией, обволакивающей все вокруг.
Нет.
Теперь оно летит с бешеной скоростью, и Мэри кожей чувствует: что-то происходит. Прямо сейчас.
И она не в силах это предотвратить.
Она опоздала.
Хлопок двери заставляет ее сердце колотиться от ужаса. Задумавшись, она не почувствовала чьего-то приближения!
Раскрыв свои слепые глаза, Мэри пятится от окна, пытаясь нащупать руками хоть что-то похожее на оружие.
Дыхание. Она слышит дыхание!
Что с ней? Почему она ничего не "видит"? Неужели дар решил покинуть ее именно сейчас, когда он так нужен!
— Что с тобой? — слышит она тихий голос Джека.
Облегчение накрывает ее штормовым шквалом, ноги подкашиваются, и Мэри, всхлипнув, опускается на пол.
Руки Джека подхватывают ее, не дают упасть, и она носом утыкается ему в плечо, наконец, начиная чувствовать запахи.
Пыли и влажной шерсти, будто Джек надел новый плащ, который еще не успел пропахнуть его одеколоном, вишневым табаком Киры и совершенно непередаваемым запахом полицейского участка.
Она слегка ведет головой, задевает щекой его подбородок и понимает, что сегодня утром он пренебрег бритьем. В голову приходит совершенно нелепая и неуместная сейчас мысль: пока ее глаза не ослепли, она никогда не видела его с щетиной на лице.
Ей становится стыдно.
— Я тебя не слышала, — тихо говорит она. — И испугалась… немного.
Ей хочется провалиться сквозь землю из-за того, что ей приятно стоять вот так, в кольце его рук.
Она никогда не позволяла себе мечтать о Джеке.
Никогда.
Потому что он — человек.
Потому что она — Тварь.
— Прости, — его дыхание шевелит ее отросшие волосы, и она чувствует, как щекам становится горячо.
Надо отстраниться.
Твари не место рядом с человеком. Даже если эта Тварь — слепая.
— Все нормально, — неловко отвечает Мэри. И невероятным усилием воли выпутывается из рук Джека. — Зачем ты пришел?
Он будто бы отступает на шаг. Так странно: она едва слышит его дыхание, а шаги и вовсе бесшумны.
И только шелест его дыхания подсказывает Мэри, что Джек все-таки есть. Что он существует. Это необычно…
— Я хочу, чтобы ты нарисовала Киру, — говорит Джек. — Ты ведь сможешь?
— Я… я только что об этом думала, — говорит Мэри. — Странно, что мне не пришло это в голову раньше…
— Мне тоже, — бросает Джек. — Ты можешь сделать это прямо сейчас?
Мэри не хочет говорить, что ей кажется, будто они опоздали.
Она может ошибаться.
Нет, не так.
Она точно ошибается. Они должны вернуть Киру!
— Мы должны вернуть Киру, — эхом ее мыслей произносит Джек. — Она нужна мне.
Сквозь тьму, в которую он превратился, пробивается луч эмоции. Серый луч непроглядной тоски.
Мэри кажется, что Джек весь состоит из этой серой тоски.
Он не должен быть таким. Он должен излучать саму жизнь и согревать всех вокруг своим озорством и шутливым подначиванием.
Но он — серый.
Мэри внезапно даже для себя самой спрашивает:
— Ты тоже ее любишь? Ты любишь Киру?
Джек молчит. Серая тоска сменяется голубоватым оттенком нежности.
— Мы все ее любим, разве нет? — в его голосе слышится теплота.
Мэри хочет уточнить, что она имеет в виду совсем не такую любовь, но он продолжает:
— Ты не понимаешь, Мэри. Она мне не просто подруга. Она мне, как сестра. Она знает обо мне все. И она всегда принимала меня таким, какой я есть, без условий. Когда я осел в Рурке и устроился работать в полиции, именно Кира первой разглядела во мне именно человека.
Мэри стыдно от того, что она чувствует облегчение.
— Ты и есть человек, — говорит она, надеясь, что это совершенно неуместное, ненужное, неправильное облегчение не отразилось на ее лице.
Джек глубоко и шумно вздыхает. Он как будто вернулся. Он все еще серый, но теперь Мэри его хотя бы "видит".
— Утром ты была не такая разноцветная… — бормочет он. — Давай я тебя подстригу.
Мэри не находится с ответом.
Она позволяет ему отвести себя в ванную. Там он немного неуклюже смачивает ее волосы, и они идут обратно в комнату.
Джек вешает чистый холст, находит ножницы и, предупредив, что раньше никогда такого не делал, начинает ровнять ей кончики.
Мэри так и не дожидается от него шутки про то, что он боится отстричь ей уши.
Джек тоскливо-серый. А еще у него нежные руки и горячее дыхание.
Мэри закрывает глаза и пытается думать о Кире.
Она задремывает в кресле, представляя их всех вместе. Даже Ника есть в ее видении.
Они — Призрачные Тени.
Они должны быть вместе.
…она просыпается утром на своей кровати. Джека рядом нет.
Холста — тоже.
И она не знает, что больше ее расстраивает: то, что Джека больше нет рядом или то, что она не знает, что именно нарисовала.
Но ей почему-то кажется: Джек ушел совсем недавно.
И он не был тьмой. Он был всклокоченным клубком самых разных эмоций, и Мэри чувствует их все.
Их настолько много, что она не может ничего разобрать…
Капитан
С самого утра на него навалились дела, и сегодня он был только благодарен этому. Так было легче ждать.
Визит к новому куратору Призрачных Теней, где ему пришлось сочинять о том, как он ведет расследование, целая кипа отчетов, которые нужно сдать в архив, занудные рассуждения Ниарко о полномочиях, новые дела — тоже важные, но рядом с массовым убийством в Обители казавшиеся пустяком…
