ворота, и шестое чувство подсказывает, что Алевтина сейчас пялится в окно. Провожает меня ненавидящим взглядом.
Я же этого хотел?
Тогда почему на душе так скверно?! Нервно сглатываю смертельную обиду и бесконечную болючую боль.
Очень громко включаю музыку и битый час добираюсь до города в пробке.
Пока еду, вспоминаю, каким счастливым выглядело личико спящего семилетнего сынишки, когда я зашел с ним попрощаться. Он чутко спал, супился, сопел, но так и не проснулся.
Двоякое чувство накатило на меня — с одной стороны, не хотел будить Сашку, с другой — я знал, что обязательно должен ппрощаться.
Это наш ритуал. На дорожку. На счастье.
Громкий звонок мобильного выдирает из воспоминаний о самом любимом человечке на свете. Со злостью хватаю трубку, гаркаю недовольно:
— Да!
— Котик, это твоя Инесса. Когда вылетаем в Дубай?
— Планы изменились. На эти выходные летим в Сочи, у меня там происшествие на стройке!
— Хорошо, как котик скажет.
— Не называй меня котом. Бесит! — рявкаю грозно.
— Если ты будешь кричать, то я не полечу, — отвечает обиженно.
— Ладно, не дуйся. Езжай во Внуково, — отключаюсь. Убираю трубку из рук.
— Почему всё так?!
Снова звонок мобильного. Но на этот раз ринг-тон звонка вызывает бесконечную радость. Лицо непроизвольно растягивается в широкой улыбке, а сердце убыстряется, предвкушая общение. Отвечаю в трубку с бесконечной нежностью в голосе.
— Да. Солнышко?
— Папуля, когда ты прилетишь из командировки? — лепечет звонким голоском десятилетняя дочка Елизавета.
— Лизок, вылетаю через два часа. Жди. Маме передавай привет. Пусть красную рыбу в духовке приготовит.
— Люблю тебя!
— И я тебя.
— Чмок-чмок, — отправляем друг другу виртуальные поцелуи.
— Жди.
Глава 7
Алевтина
С трудом поднимаюсь с пола, делаю шаг и замираю. Прислушиваюсь к гулкому шуму в ушах. Если бы мне было семьдесят лет, я бы решила, что давление подскочило.
Но это что-то абсолютно другое. Потому что мне двадцать семь.
Кладу ладони на вздымающуюся грудь, и до меня медленно доходит, это бедное моё сердце сходит с ума.
— Любимый, зачем ты так со мной?.. — шепчу, слушая как собственное сердце ударяется о ребра и отдается в ушах звонкой барабанной дробью.
— Ответь… — шепчу, покачиваясь на пяточках взад и вперед.
Я не сумасшедшая. Не взбрендившая. И обращаюсь сейчас не к мужу, который уже очень далеко от дома телом. (Душой он вообще давно отсюда вылетел и не вернулся, позабыв дорогу назад).
Жду ответа от своего сердца. Томлюсь ожиданием, кусая нижнюю губу в кровь. Оцарапываю ногтем руку. До боли, до крови. До вскрика.
Хочу услышать себя, понять, зачем выбрала такого неправильного мужчину.
Почему сердце полюбило не того???
Прикладываю палец к губам, провожу по ним мягко. Напоминаю себе, как это бывает, когда муж касается их. Нежно. Пылко.
А не как сегодня — жестко и быстро.
Вспоминаю, когда впервые увидела Глеба, у меня аж пальчики на ногах подогнулись от предвкушения, что он станет моим парнем.
Почему он?
Почему именно моим? Ведь на него претендовали многие.
Потому что Алевтина влюбилась, а значит, Шилов должен был стать моим по определению.
Глядя на высокого, статного парня с густой русой шевелюрой и крепкими загорелыми руками, с тестостероновой растительностью на груди, и почти квадратной челюстью, я верила. Такой защитит от любых жизненных невзгод. Что на него можно положиться.
А его сексуальные четко очерченные губы всегда будут сладко целовать. Меня одну. Везде-везде. И мы будем несказанно счастливы…
А сейчас в моей душе пустота. И в доме. И в сердце. И ящик Пандоры, который открыла не я, пуст. Надежда улетела в окно. Сегодня. Вместе с моим признанием о том, что я всё знаю.
Больше не получится мне лгать. Я показала, что не буду больше глупой женой, верящей предателю и изменщику безоговорочно.
В моих мыслях темная зияющая яма, через которую надо перепрыгнуть, не забыв прихватить с собой сына.
С грустью осматриваю комнату, супружескую кровать, которую сама выбирала в каталоге модной итальянской мебели.
Зря старалась! Глупая Аля! Глеб не оценил моих порывов.
Провожу пальцем по стенам с обоями в мелкий цветочек. Тяжело вздыхаю, прощаясь. И босиком на носочках бегу в гардеробную. Так тихо, чтобы никто не слышал, не обращал внимания.
Я ведь не знаю точно, кто из домашних следит за мной и доносит обо мне мужу всё. Вплоть до того, что я ела, и в каких трусах сегодня.
Неприятно. Мерзко.
Веду плечами и дрожу. Стоит только подумать, что посторонний копается в ящике с моим бельем.
Аля! Не время раскисать! Когда будешь далеко, тогда и подумаешь о том, как жила.
Сейчас же надо успеть собрать сумку.
До того, как вернется «любимый», «любящий», «верный» муж.
До того, как сын поймет, что в нашей жизни грядут большие перемены.
До того, как мир расколется на два неровных куска под громкими жизненными названиями «до» и «после».
«До» — огромный, яркий, счастливый. «После» — темный, непонятный, скользкий. В нем явно меня не ждет ничего хорошего. Если только я не «проснусь», не стану прежней.
Той — другой Алей, какой была до встречи с Глебом. До момента, когда безумная любовь ворвалась в меня и поглотила мой мир, а меня саму превратила в пустое место. В дополнение к супругу, который хотел одного — стать большим, богатым, всесильным.
Вывести бизнес на космические горизонты, захватить весь строительный рынок региона и ближайших областей. Создать Седьмой Рим имени Глеба Шилова. Империю, которой он будет править как император.
Похоже, меня в этих планах не было!
Осторожно открываю дверь гардеробной, замираю, прикидываясь мышкой, когда слышу приближающиеся шаги…
Глава 8
Алевтина
Прячусь за длинной шубой, подаренной мужем на Новый год. Впервые радуюсь, что она такая длинная и пушистая, прячет меня от макушки до пят.
Кто-то торопливо распахивает дверь в гардеробную, включает свет. Обходит огромную комнату, заполненную вещами хозяев.
— Странно. Никого, — выдыхает непонятливый охранник, и уходит прочь.
Через мгновение слышу, как закрывается наглухо замок снаружи.
— Мама дорогая! — шепчу, и прикрываю рот ладошкой. — Как я теперь выйду? Неужели не смогу сбежать.
Смотрю на экран телефона, пока пытаюсь сообразить кого набрать, незаряженный вовремя телефон сдыхает у меня в руках.
Как же здесь тяжело дышать, воздух пропитан одеждой и парфюмом. Задыхаюсь.
Срабатывает закон подлости — никогда не было клаустрофобии, а сегодня началась.
Делаю глубокие глотки воздуха.
— Вдох-выдох, — разговариваю с собой как с маленькой.
От нехватки воздуха, в глазах темнеет, и я погружаюсь в события, произошедшие четыре месяца
