— сьенна и на «вы». Матушка не поймёт панибратства с рабами.
— Понял… Анна.
— Выпорю.
— Простите, сьенна. Виноват.
— Ладно, на первый раз прощаю. Иди сюда.
— Куда?
— В постель, болван.
— Вот так сразу?
— Спать будем вместе. Привыкать. Просто спать, ясно? Рядом. Молча.
— Я… мне бы в душ тогда.
— Так иди. Я ж разрешила.
Ян потёр затылок, куда был вживлён подчиняющий чип и напомнил:
— Ты в туалет разрешила. Душ — это другое. Наверное, надо мне какие-то правила сказать. А то эта штука больно делает. Очень.
Я широко раскрыла глаза: демоны, а он прав! Вот я… живодерка!
— Прости, прости! Можно передвигаться по комнате, спать в постели, пользоваться уборной. Выходить пока нельзя. Можно есть и пить. Можно смотреть в окно и брать любые книги и вещи. Меня трогать без разрешения нельзя. Пока. Общаться можно со всеми мужчинами, люди у нас надёжные. С женщинами нельзя. Будут домогаться — вызывай охрану, пульт на стене, там все подписано. Ну, или кричи.
Почему-то мне не хотелось, чтобы к нему кто-то приставал. Это ведь мой личный раб. Я сама ещё не поняла, зачем он мне. Но делиться пока не готова.
Глава 5. Близкое знакомство
Раб, в смысле, Ян горячий. Как печка. С ним жарко в постели. Всю ночь я на него натыкалась, просыпалась, засыпала и снова подскакивала, пока он не сгреб меня и не прижал к пылающему боку. Не то во сне забылся, не то не знал, что меня хватать вот так нельзя. Но в целом мне понравилось, я чувствовала себя неожиданно взрослой.
Утром откинула одеяло и разочарованно поджала губы: он был в трусах.
— Уже привыкла? — хитро взглянул на меня Ян.
— Почти. В процессе. Тебе лет сколько?
— Двадцать шесть.
— Много.
— В самый раз.
— Давай ты снимешь трусы? Пожалуйста.
Он прищурился и скривил было губы, но вспомнил, кто перед ним. Лицо мгновенно стало пустым. Изогнулся, приподнял бедра и разоблачился. М-м-м, как любопытно. И самое главное: можно смотреть и трогать, сколько я захочу. Он ведь — моя собственность, верно? И что с того, что ему это не нравится? Кто его спрашивает?
А все же совесть услужливо напомнила: он живой человек. Разумный. И рабом рожден не был. И уж точно не хотел им стать. И не выходила ли я два года подряд на пикеты против рабства, а? Но стоило красивому мужику попасть в мои руки — как я ощутила все прелести рабовладения. Хозяйкой себя почувствовала, вы поглядите!
— Можно я тебя потрогаю? — тихо спросила, убирая руку.
— Ты же главная? — Ян удивленно приоткрыл глаза.
— А ты — человек.
Он молча глядел на меня с очень странным выражением лица.
— Ладно, — сказала я, прикрывая его одеялом. — Отдыхай. Потом.
— Я даже не знаю, что на это сказать.
— Ничего не говори, лучше молчи. Кстати, у тебя есть жена или невеста? Ну, или возлюбленная?
— Если есть, то что?
— Приставать не буду. Приставлю тебя к хозяйству. А у мамы попрошу другого.
— И как ты этот каприз объяснишь?
— Не твое дело.
— Ясно. У меня есть невеста. Была, скорее всего. Любви между нами не было, это договорной брак. Уверен, что она уже нашла себе другого. Так что… можешь трогать.
— Э-э-э?
— Я свободный. А ты молодая и красивая. С чего бы мне отказываться?
И откинул одеяло, демонстрируя… Ну да. Потрогать было чего.
Я вдруг сообразила, что сижу перед ним в одной кружевной сорочке, которая совершенно ничего не скрывает. Так я ему нравлюсь? Наверное, это хорошо. Мне приятно ему нравиться.
— И как тебя нужно трогать? — мне хотелось, чтобы это невозмутимое выражение пропало с его лица. Хотелось, чтобы он снова ожил.
К моему удовольствию, Ян краснеть и жеманиться не стал. Просто взял мою руку, положил куда надо и обхватил своей. И показал.
— А что будет, если я вот так?..
— А ты подожди немного, и увидишь, — вкрадчиво мурлыкнул он. — Совсем немного. У меня женщины не было очень давно.
— Насколько давно? — облизнула я пересохшие губы.
— Два месяца я был в полете. Потом меня… захватили. Везли сюда. Готовили к продаже, чтоб его. И… да, вот так. Сама сможешь? Три месяца примерно.
— Я думала, год!
Он тихо засмеялся, потом зашипел сквозь зубы, потом глубоко вдохнул… и я поняла, что да, для него это было давно.
— Твою мать! — отдернула перепачканную руку. — Предупреждать надо!
— Так я предупреждал.
— Я не поняла! Я еще маленькая!
— Раба купила, значит, не маленькая. Вполне себе взрослая. И фигура тоже взрослая.
— Я все же тебя выпорю, — злобно пробормотала, уходя в ванную и тщательно моя руки. — Или сдам близняшкам на опыты.
— Знаешь, я думал, что рабство — это куда более неприятно, — крикнул Ян из комнаты. — И чего я боялся?
Хмыкнула. Не так уж и неприятно, я тоже так считаю. За последние несколько лет общественности удалось добиться значительных послаблений рабства. Рабам запрещено причинять физический вред. Совсем. То, что я тут говорила про порку — чистый блеф. Рабов запрещено продавать раньше, чем через год после покупки. Владелец обязан следить за здоровьем раба. Ну и если кто-то из родственников захочет заплатить выкуп, то нельзя отказать. Впрочем, есть нюанс: на планету к нам мало кто сможет пробиться. После десятилетней войны варрианки стали очень, очень осторожны. И никого к себе не пускают.
Но вот мягко и настойчиво (путём вживления чипов) заставить мужчину подчиняться — это пожалуйста. Боль — лишь импульс. Она не вредит здоровью. И убить не может.
В результате мужчины на планете, как правило, согревают женские постели и выполняют либо простую работу, где не требуется ответственности, либо делают то, на что женщина не способна физически: что-то таскают, чинят, поднимают, ломают. У нас в доме рабов было трое: для кухни, для приборки (он же мой личный парикмахер) и подсобник — что-то быстро починить, выкопать, закопать, помочь Тельме, нашей старшей по хозяйству. Мажордому, как она сама себя называла.
А личного раба у мамы не было, как она говорила
