на берег, взяли головы, принесли царю. Он и говорит им:
— Пусть каждый из вас возьмёт в жёны ту дочь мою, которую спас. А ещё поделю я меж вами полцарства моего, богатства мои.
Поклонились царю Ольховая Чурка и его товарищи и сказали:
— Не надо нам ни твоих дочерей, ни твоего царства, ни богатства. Не за то мы бились, не для того змею каждый из нас головы рубил. Дай ты нам, царь, немного припасов, чтобы домой доехать. А на добром слове тебе спасибо!
Царь на радостях так загулял, развеселился, что лишнюю чарку хватил и заснул. Да так крепко, что и не заметил, как Ольховая Чурка с товарищами своими в путь-дорогу собрался.
Царь всё спит, спит, а уж молодцы вон куда уехали. Не видать их совсем.
Ехали они, ехали, вдруг видят — возле дороги избёнка плохонькая стоит и из неё громкий разговор слышен.
Ольховая Чурка и говорит своим товарищам:
— Вы тут постойте, а я пойду послушаю, о чём там разговор идёт. Вы не глядите, что избёнка худая, невидная: в ней сама Сю́вятар живёт, мать тех змеев проклятых, что мы убили!
Сказал так Ольховая Чурка, с коня слез и обернулся горностаем. Вскарабкался на поленницу дров, что под окном избушки была, и стал слушать.
Говорит Сювятар:
— Едут убийцы моих сыновей, моих деточек ненаглядных! Думают скоро дома быть. Но не бывать тому: не уйти им от меня, не уйти!
— А что ты им сделаешь? Как помешаешь? — спрашивают её неведомые голоса.
— Напущу я на них такой голод, что они с места сдвинуться не смогут. И, на их беду, у самой дороги накрою столы со всякой едой. Но только сядут они к тем столам поесть, тут их смерть придёт. И не догадаться им, что, если б ударить трижды мечами богатырскими по столам, тогда столы отравленные исчезли бы вместе с голодом!
— А если догадаются богатыри? — сказали голоса.
Тут захихикала страшная колдунья Сювятар.
— Нет, не уйти им от меня! — сказала она. — Коли в первый раз спасутся они, всё равно не оставлю я их в покое: напущу на них такую жажду, что они от слабости с коней падать будут! А возле самой дороги их я наколдую озеро, да мало того — берестяные ковшики на берегу их ждать будут. Станут молодцы пить — тут им и погибель. А догадайся кто из них по воде мечом три раза ударить, исчезло бы озеро и жажды их как не бывало!.. Но если и тут они спасутся, то есть у меня третье средство: напущу на них такой сон, что они сами с коней попадают. А возле дороги три постели поставлю. Как улягутся в них богатыри, так и не проснутся никогда: вечным сном заснут. Но, если бы успели они три раза мечом по тем постелям ударить, освободились бы от чар и сон бы с них слетел. Но всего того они не ведают, а кто мои слова повторит, тот в камень придорожный превратится!
Выслушал это Ольховая Чурка, обернулся снова человеком и пошёл к своим товарищам печальный, задумчивый. Стали они его расспрашивать, что в доме Сювятар он узнал, услышал. А он сказать не может.
— Да ни о чём там не говорили, — сказал. — Какие-то женщины болтали, а что, поди, сами не ведали.
Пустились они снова в путь. Совсем немного проехали, и напал на них такой голод, просто сил нет. Еле в седле держатся. И вдруг, откуда ни возьмись, появились столы возле дороги, а на них еды всякой, снеди — видимо-невидимо! Только молодцы собрались было по куску схватить, успел всё-таки Ольховая Чурка, ударил мечом три раза по столам, и они тут же пропали.
Рассердились на Ольховую Чурку его товарищи:
— Не дал нам поесть! А еда такая хорошая была! Почему ты нам мешал пировать, отдыхать?
Что мог Ольховая Чурка в ответ им сказать? Открой он правду, превратился бы в придорожный камень, а немного спустя и они бы умерли, заколдованные жаждой.
И он сказал:
— На что нам чужая еда? Домой приедем, там и поедим. Пусть небогато, зато своё.
Сказал так, и голод у них пропал.
Поехали они дальше. Ехали, ехали и вдруг напала на них жажда, да такая, что хоть ложись и помирай. И возле дороги — надо же! — вдруг озеро появилось и берестяные ковшики на бережку заботливо положены.
Не успели молодцы за ковшики схватиться, как Ольховая Чурка трижды мечом по воде ударил, и озеро исчезло, и ковшики пропали, и жажда у путников прошла.
Едут они, едут, от усталости сон их стал одолевать. Да такой, что уже нет сил с ним бороться. Ещё шаг — и упадут они с коней. А тут вдруг появились возле дороги кровати широкие, с перинами, с подушками пуховыми.
Соскочили молодцы с коней — хотел Ольховая Чурка их опередить: ударил трижды мечом по одной кровати — она-то исчезла, да успели его два товарища в другие кровати лечь и заснуть.
Горе, горе! Откуда ни возьмись, появилась Сювятар и в один миг съела тех двоих спящих.
Что делать Ольховой Чурке? Бросился он бежать, даже коня не успел взять. Остался конь у Сювятар. Вот какая была страшная колдунья.
Заперла она коней в своей конюшне, железными цепями к стойлу привязала.
Бредёт Ольховая Чурка по лесу печальный: что делать, не знает, путь до дому далёкий, без коня не добраться. Устал он, присел отдохнуть возле пня. Вдруг видит — лежит на пне человеческий глаз. Удивился Ольховая Чурка. Взял глаз, вдруг слышит голоса. Спрятался Ольховая Чурка и стал ждать.
Пришли к пеньку девять девушек. И все слепые. Не слушались они, по глупости, своих родителей. Прокляли родители сгоряча своих дочерей. И завладела ими Сювятар. Вырвала у них глаза, у бедняжек, и стали они слепые. Но всё же дала им Сювятар на всех на девятерых один глаз, в лес сходить, да и тот единственный глаз теперь прохожий взял.
Стали девушки просить, а кого — сами не знают:
— Тот, кто глаз наш единственный нашёл, просим тебя! Кто бы ни был ты, отдай нам находку! Если в отцы годишься — отцом будь. Если в братья годишься — братом будь. Если в сёстры годишься — будь нам сестрой! Если в матери годишься — будь нам родной матерью! Только верни нам глаз наш!
Тогда Ольховая Чурка вышел из-за деревьев, за которыми прятался, и сказал:
— Вот ваш глаз! Мне он ни к чему,
