А вот с мамой они очень и очень разные…
Не успела подумать я о ней, как в палату вошла мама.
Увидела отца и демонстративно не поздоровалась. Осталась стоять у порога.
– Привет, Лида. Я уже ухожу, – отец как ни в чём не бывало кивнул маме. Мне было безумно жаль, что папа побыл со мной так мало. За эти несколько минут он дал мне больше, чем за всю жизнь.
– Ладно, Юлька, – пожал мою прохладную руку своей большой, тёплой, слегка шершавой крепкой ладонью, – я ухожу. Но я рядом! Знай – я рядом!
Не могу быть уверена на сто процентов, – папа загородил от меня на мгновение маму, – но, кажется, она фыркнула.
– Одни слова! "Я ухожу, но я рядом", "Дочь писательница! Я горжусь!" – после его ухода мама передразнивала отца и, даже делая скидку на её обиду, я разозлилась.
Как бы я хотела однажды ей ответить! Но не могу. И сейчас, и вообще.
– Юлечка, ты как себя чувствуешь сегодня? Всё хорошо? Вот и славно. – мама доставала из сумки какие-то продукты, соки с трубочками, и разговаривала, судя по всему, сама с собой.
Закончив с вещами, присела на место, где только что сидел отец.
– Юлечка, ты понимаешь – это всё нервное. Наносное. Ты можешь и должна говорить и полноценно двигаться! Врачи не нашли проблему в теле. Вся проблема у тебя в голове, – почему-то мама мне сейчас напоминала учительницу. – Ты сама, конечно, этого не хочешь, я верю, но ты придумала себе всё это немтырство! Не знаю как, что, но врачи ясно дали понять – психическое! Выдумки, то есть!
Я смотрела, как мама распаляется. Начала за здравие, а уже почти кричит на меня. Всё, как всегда. И, как всегда, я молчу в ответ.
– И книжки эти твои! Это из-за них всё! Голову нагружаешь не пойми чем! Мозг устал придумывать ерунду и вот результат! Я сколько говорила – не трать время на глупости! И Максимушка говорил!
Нет, ты всё по-своему! Ну ничего, сейчас поправишься, – мамина интонация менялась как скорость на американских горках, – и всё. И никакой ерунды. Даже хорошо, что ноутбук не нашли. Сломался, наверное, во время крушения и выкинули при разборе завала.
У меня душа ухнула на пол сквозь матрас и пружины медицинской кровати.
Ноут. Пропал! Там вся моя жизнь! Я вся – там!
Глава 5Мама ещё долго вещала с трибуны всезнающей родительницы – я её не слушала.
Я научилась её не слышать. Иначе с ней жить невозможно. Вот и папа не смог… Никто не верил ему, а мама и до сих пор не верит, что он ушёл ОТ неё, а не К ДРУГОЙ женщине.
Другая, во всяком случае постоянная, настоящая женщина появилась у него года через два после развода. А уходил он просто потому, что устал жить с мамой.
Я люблю её. Несмотря на все наши недопонимания, на разные взгляды на мир – люблю. Потому что жалею.
Или потому что ментальная пуповина и правда существует и крепко держит детей и матерей.
Иногда я думаю, что мама тоже любит меня, только когда меня есть за что пожалеть. Разбила колени в третьем классе? – ах ты моя кровиночка-доченька-ягодка-заинька.
На выпускном в школе никто не пригласил на танец? – гады они все и сволочи бестолковые, а ты моя принцесса-красавица-умница.
В больнице лежишь после аварии в аэропорту? – по церквям, по знахарям мир обойду, вымолю, утки вымою, слёзы выплакаю…
Но когда мне хорошо, мама словно не рада. В школе на концерте спела – не зазнавайся. С отцом в рейс съездила, вернулась счастливая – ну и чему радуешься? Чумазая хуже пацанки.
Книги писать стала – опять не слава богу!
Как она ещё Макса приняла – удивительно просто. Сразу почему-то им прониклась. "Сынок", и всё тут.
В дверь палаты кто-то постучал и оборвал ход моих мыслей.
– Привет, иц ми, – Макс заглянул с глупой виноватой улыбкой.
– Заходи, заходи, дорогой, – мама, секунду назад строгая, вдруг расцвела как от вселенского счастья, – Юлечка тебя заждалась!
Да?
Я прислушалась к своим ощущениям: ничего похожего на "заждалась" не нашла.
Макс зашёл с цветами. С букетом "бабушкино счастье". Я увидела их и меня вдруг накрыла такая тяжёлая тоска… Спазм сжал горло.
Почему он покупает каждый раз эти икебанообрзные символы безвкусицы? Первые пару раз, – на заре наших отношений, – я вежливо благодарила, но потом – потом я все уши ему прожужжала, что обожаю герберы. У меня зонт с герберами. У меня брошь-гербера. Это круглогодичные недорогие цветы. Почему он сейчас опять пришёл с веником, который я терпеть не могу? Неужели Макс настолько игнорирует, всё, что я чувствую и говорю?
Я и так ранюсь о всякую ерунду, а сейчас, в больнице, вообще стала как оголённый нерв. Да, да, конечно, дело, в этом. Не в Максе и цветах.
Мама метнулась встречать Макса. Не удивилась бы, если волшебным образом у неё в руках оказался свежеиспечённый каравай – уж так она была рада дорогому гостю. Впрочем, она всегда его так встречает.
– Боже, какие цветы, – замурлыкала мама, забирая букет и взглядом выискивая, куда его пристроить в палате. В утку, куда ещё, мам. В самую уткину печень воткни, а то что всё в мою да в мою…
– Юль, ну что, ты как? Палата классная, Макс осмотрелся, – телек, свой туалет, гостевой диванчик. Круто. Николай Петрович оплатил?
– Да, он самый. Думает, что деньгами от совести откупится, – у мамы талант всё видеть в удобном для её точки зрения свете.
– Ну и отлично. Деньги лишними не бывают. Глядишь и квартиру купит.
– Ага, как же, купит он! – мама махнула рукой с таким возмущением, словно секунду назад не рассуждала про "откупается от совести".
Я смотрела на неё, на Макса. Я и так нечасто и не слишком энергично с ними спорила, а сейчас, потеряв возможность говорить, я словно лучше увидела и услышала многие моменты.
– Так, деточки, вы поворкуйте, а я схожу, поищу вазу, – мама выпорхнула из палаты.
– Ну, ладно, Юль. Я рад, что ты в комфорте, всё хорошо. Поправляйся, давай. Я часто не смогу заходить, сама понимаешь: биржу надолго оставлять нельзя без внимания, – Макс неуклюже пожал плечами.
"Макс, ты что такое говоришь?" – хотелось закричать мне. Но я молчала. Не гордо и не многозначительно.
– Я, наверное, пойду. Но я рядом если что. На связи.
Как же отличалось его "рядом" от папиного. Макс откровенно сбежал…
Слёзы сами потекли из моих глаз.
Не успел парфюм Макса выветриться из помещения, как в палату залетела Маринка.
– Лапуля моя, здравствуй, – нарушая все границы личного пространства, подруга кинулась ко мне с целовашками. Всегда меня поражала Маринкина способность быть органично приятно-бесцеремонной.
