Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
комнате. Вторую кровать мы туда уже занесли. Вместе вам веселее будет, — сообщил отец. — Ты же не против?
— Нет, — выговорил Клим, сожалея в душе, что делить комнату придётся с незнакомцем, который напоминает дьячка. И эта мимолетная грусть, промелькнувшая на его лице, не скрылась от внимания молодого человека в церковном одеянии, который робко заметил:
— А может, лучше я съеду?
— Я тебе съеду! — погрозив пальцем, выговорил Пантелей Архипович. — Ни в коем случае! А кого я буду в шахматы обыгрывать?
— Сына.
— Ага, — почесав нос, недовольно буркнул старший Ардашев, — обыграешь его… Помнится, последний раз я ему ставил мат, когда он учился в пятом классе.
— Сынок, мы тебе не успели написать, — начала объяснять Ольга Ивановна, — Его преподобие, настоятель Успенского храма, был у нас на новоселье и пожаловался, что Ферапонтушке жить негде. Родитель твой предложил поселить его у себя без оплаты, но с одним условием: Ферапонт обязан играть с ним в шахматы, когда тот его попросит. Таков уговор. Азартными играми увлекаться ему вера не позволяет, а в шахматы — пожалуйста. Только выяснилось, что Ферапонт никогда шахмат не видел. Но отец от своего не отступил, учит его сим премудростям, а правильнее сказать — мучает.
— Ну уж ты краски, матушка, не сгущай. Нисколько я его не принуждаю. Он парень смышлёный. Духовную семинарию окончил с отличием и древнюю игру освоил быстро. Будет жить у нас, пока не обвенчается. Только после этого отец Афанасий имеет право рукоположить его в диаконы. Но вот загвоздка — достойной невесты у него на примете нет. Поэтому он и служит пока псаломщиком в Успенском храме и вполне успешно сражается со мной на шестидесяти четырёх клетках.
— Если бы успешно, — вздохнул Ферапонт. — Вы, Пантелей Архипович, без ферзя со мной играете, а я даже вничью ни одной партии с вами не свёл.
— Будет тебе, друг мой, прибедняться! — махнул рукой отец и вновь обратился к Климу: — Давеча я дал ему решить шахматную задачку — «Бегство Наполеона из Москвы в Париж», которую наш русский мастер Александр Дмитриевич Петров продемонстрировал петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу в 1824 году.
— Мат в 14 ходов? Поле b1 символизирует Москву, h8 — Париж. Чёрный король, если я не ошибаюсь — Наполеон, а белый — Александр I? — спросил Клим.
— Ты её ещё помнишь?
— Белые кони это казаки Платова, диагональ h1 — a8 — река Березина, так?
— Точно! Так вот он уже на шестом ходу и «пленил» французского императора!
— А надо было на четырнадцатом, — улыбнулся Клим. — В том-то и смысл задачки. Петров, тем самым, намекнул Милорадовичу, что захватить Наполеона в плен можно было ещё при переправе через Березину по диагонали h1 — a8.
— Ох и память у тебя, сынок! Дай бог каждому! — похлопывая Клима по плечу, выговорил отец. — Ну хватит стоять в передней. Давайте за стол. А я в погреб, за кизиловой настойкой. Прошлогодняя. Самолично делал. Пока матушка на стол соберёт, мы по рюмашке и опрокинем.
— Я, достопочтенный Пантелей Архипович, пожалуй, водицы изопью, или чаю, если есть, — усаживаясь на свободный стул, чуть слышно вымолвил псаломщик.
— Ферапонт — ты же ещё не диакон и жить пока можешь, как любой мирянин. Ну зачем ты себя мучишь, а? — сокрушаясь, изрёк старший Ардашев. — Ведь даже Иисус на свадьбе в Кане Галилейской обратил воду в вино.
— Так ведь Спаситель сотворил чудо сие, дабы «явить славу Свою», и тогда «уверовали в Него ученики Его».
— Как знаешь, Ферапонтушка, как знаешь. Водица в питьевом ведре. Ты уж тогда сам себе её и принеси. Не сочти за труд, — вздохнул хозяин дома и вышел.
Ферапонт остался в комнате.
— Что нового в Ставрополе? — осведомился Клим.
— А что в нашем захолустье может быть нового? Ничего! Пыль, провинция, покой погостный, процветает повальное пьянство, полицейский произвол, пожары — полный перечень произошедшего за последние полмесяца.
— Экий вы искусник речи, Ферапонт! Пятнадцать слов подряд, и все начинаются на букву «п».
— Как это вам удалось сосчитать? Пожалуй, я и повторить уже не смогу. — Глядя в пол, псаломщик сосредоточено произнёс: — Пыль, провинция, пожары, повальное пьянство полицейских…
Ардашев улыбнулся и поправил:
— Вы сказали: «пыль, провинция, покой погостный, процветает повальное пьянство, полицейский произвол, пожары — полный перечень произошедшего за последние полмесяца»…
— У вас незаурядное внимание и прекрасная память, Клим Пантелеевич.
— Не больше, чем у всех. Однако просьба: зовите меня просто Клим. Ведь мы, как я понимаю, ровесники.
— Извольте, — кивнул псаломщик.
Послышались шаги и в дверях показался Пантелей Архипович. В руках он держал графин с багрово-красной жидкостью и две рюмки; наполнив их и не обращая внимания на псаломщика, он изрёк:
— За твой приезд, сынок!
— И за ваш новый дом!
— За наш! Он ведь тебе достанется. Мы с матерью не вечны.
— Нет уж! Тогда выпьем за ваше с матушкой долголетие.
— А это будет второй тост, — усмехнулся Пантелей Архипович и опустошил рюмку. Его примеру последовал и Клим.
Промокнув губы носовым платком, отец вновь наполнил до краёв рюмки и осведомился:
— О чём же вы беседовали, пока меня не было?
— Ферапонт жаловался на безмятежность провинции. Скучно ему.
— Скучно? Так он же из дому не выходит! Всё книжки с библиотеки таскает и в беседке сидит. А как стемнеет, лампу зажигает. Так всю жизнь в псаломщиках и проходит.
— Это почему? — недоверчиво вопросил Ферапонт.
— А потому что, сидя на печи, невесту не найдёшь! Девки, под твоим окном табунами не ходят. Одна надежда на Клима. Может, хоть он подыщет тебе какую-нибудь прелестницу. А то так и останешься бобылём.
В передней послышался женский голос.
— Никак Климушка приехал?
— Угадала, Глафира, угадала! — громко отозвался старший Ардашев. — Иди к нам, любимчик твой заявился!
В залу вошла женщина, уже разменявшая шестой десяток. Она всплеснула руками.
— Почитай год не виделись! Возмужали, настоящим барином стали!
Клим в обе щёки расцеловал горничную.
— Да какой я барин, тётя Глаша? Студент, да и только! И почему на «вы» ко мне обращаетесь?
— Отвыкла я, родной, отвыкла, — вытирая платочком слезу, вымолвила женщина. — А вы тоже хороши — тётей меня кличете. Мы же никакие не родственники.
— Не тётя ты ему, Глафира, а вторая мать. Помню, в семьдесят втором году, когда я в Ставропольском гарнизоне службу начинал, на Пасху в Казанском соборе, этот пятилетний сорванец выскочил к алтарю, стал рядом с архиереем, высунул язык и рожки показал прихожанам. Разве не собирался я его тогда высечь? А что ты сказала мне? — Горничная улыбнулась и, смолчав, опустила глаза. — Ударите малыша ремнём, барин, и до конца
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
