и подготовить полное издание фотографий всех рукописей, чтобы сделать открытие доступным для множества исследователей по всему миру, которые были лишены возможности увидеть его.
Наконец, десятью годами позже, в 1972 году, появился первый том фотографического издания. Остальные девять томов были опубликованы между 1972 и 1977 годами, сделав все тринадцать кодексов достоянием общественности. Поскольку осуществление такого значительного технического проекта в Египте столкнулось с множеством препятствий, профессор Джеймс Робинсон, директор Института Античности и Христианства, единственный американский участник комитета ЮНЕСКО, создал международную команду для копирования и перевода большей части материала. Робинсон и его команда частным образом распространили этот материал среди ученых по всему миру, привлекая множество людей к исследованию, и тем самым разрушили монопольный контроль над открытием.
Впервые я узнала об открытии в Наг-Хаммади в 1965 году, поступив в аспирантуру Гарвардского Университета для изучения истории христианства. Я была очарована этой находкой и восхищена, когда в 1968 году профессор Джордж Мак-Рэй получил от команды Робинсона отпечатанные на мимеографе копии транскрипций. Поскольку официальной публикации еще не было, каждая страница была помечена предупреждением:
Этот материал предназначен для частного изучения только уполномоченными лицами. Ни текст, ни его перевод не могут быть воспроизведены или опубликованы ни в какой форме, целиком или частично.
Мак-Рэй и его коллега профессор Гельмут Кёстер побуждали своих студентов изучать коптский язык, чтобы приступить к исследованию этой необычайной находки. Убежденная, что это открытие перевернет традиционное понимание истоков христианства, я написала диссертацию для Гарварда и Оксфорда о противостоянии между гностическим и ортодоксальным христианством. Получив в Гарварде в 1970 году степень доктора философии и заняв место преподавателя в Колледже Барнарда, Колумбийский Университет, я почти исключительно посвятила себя раннему христианскому гностицизму. В 1975 году, опубликовав две специальные книги, посвященные этим исследованиям[37], я получила гранты от Американского Совета Научных Обществ и Американского Философского Общества и смогла изучить рукописи в Каирском Музее и участвовать в Первой Международной Конференции по коптским исследованиям в Каире. Там, вместе с другими учеными, я была допущена в Коптский Музей и поразилась, увидев, что вся библиотека хранится в одной маленькой комнате. Каждый день, пока в библиотеке играли дети и уборщицы мыли вокруг меня пол, я трудилась за столом, расшифровывая папирусы. Зная только черно-белые фотографии, я обнаружила, что оригиналы удивительно красивы — закрытые в плексиглас, написанные черными чернилами на золотисто-коричневых листах. На Первой Международной Конференции, состоявшейся в Каире, когда я находилась там, я прочла доклад об одной из рукописей {Беседе Спасителя)[38] и даже встретилась с одним из посредников из аль-Касра, принимавшим участие в незаконной продаже рукописей в Каире.
Вступив в команду ученых, я приняла участие в подготовке первого полного издания на английском языке, опубликованного в США в 1977 году издательством Гарпер & Роу.
Только с этой публикацией и с завершением фотографического издания, последовавшим к 1980 году, мы, наконец, преодолели препятствия, вызванные тем, что профессор Жерар Жаритт из Лувена назвал «личным соперничеством и… претензиями монополизировать документы, принадлежащие только науке, то есть всем»[39].
Ко ВРЕМЕНИ, КОРДА я начала ИЗУЧАТЬ эту находку, гностицизм уже был предметом многочисленных исследований. Первыми изучать гностиков начали их ортодоксальные современники. Пытаясь доказать, что гностицизм по своей сущности был нехристианским явлением, они прослеживали его истоки до греческой философии, астрологии, мистериальных религий, магии и даже индийских источников. Зачастую они подчеркивали — и карикатурно искажали — причудливые элементы, проявляющиеся в некоторых формах гностической мифологии. Тертуллиан высмеивал гностиков за создание тщательно разработанных космологий с многочисленными небесами, подобными многоэтажным домам: «с комнатами, нагроможденными на комнаты, и предназначающими для каждого из богов столько лестниц, сколько ересей: вселенная превратилась в доходный дом!»[40] В конце девятнадцатого столетия были открыты некоторые уже упоминавшиеся оригинальные гностические источники, и это вдохновило ученых на новые исследования. Великий германский историк Адольф фон Гарнак, основываясь в первую очередь на работах отцов церкви, рассматривал гностицизм как христианскую ересь. В 1894 году он написал, что гностики, интерпретируя христианское учение в понятиях греческой философии, стали «первыми христианскими богословами»[41]. Но он утверждал, что они исказили христианскую весть и распространяли ложные смешанные формы христианского учения — то, что он назвал «острой эллинизацией христианства»[42]. Британский ученый Артур Дерби Нок согласился с ним: гностицизм, по его мнению, был неким «одичавшим платонизмом»[43].
Другие историки религии возражали. Они утверждали, что первоначально гностицизм был не христианской ересью, а независимым религиозным движением. В начале двадцатого века исследователь Нового Завета Вильгельм Буссе, проследивший историю гностицизма до древневавилонских и персидских источников, заявил, что
гностицизм это прежде всего дохристианское движение, коренящееся в себе самом. Следует понимать его в его собственных понятиях, а не как ветвь или вторичное порождение христианской религии[44].
С этим согласился филолог Рихард Рейценштейн, но он пошел дальше, доказывая, что гностицизм произошел от древнеиранской религии и находился под влиянием зороастрийской традиции[45]. Другие, включая профессора М. Фридляндера, подчеркивали, что гностицизм зародился в иудаизме: еретики, на которых рабби нападали в первом и втором веках, утверждал Фридляндер, были иудейскими гностиками[46].
В 1934 году — более чем за десять лет до открытия Наг-Хаммади — появились две новые важные книги. Профессор Ганс Ионас, оставив исторические источники гностицизма, поставил вопрос, откуда он произошел экзистенциально. Ионас предположил, что гностицизм возник из определенного «отношения к существованию». Он указал, что политическая апатия и культурный застой Восточной империи в первые два столетия нашей эры совпали с проникновением восточной религии в эллинистическую культуру. Согласно анализу Ионаса, многие люди того времени чувствовали себя глубоко отчужденными от мира, в котором они жили, и ожидали чудесного спасения как избавления от тягот политического и социального существования. Воспользовавшись немногими доступными ему источниками с глубочайшей проницательностью, Ионас реконструировал гностическое мировоззрение — философию пессимизма по отношению к миру, соединенную с попыткой само-трансцендентализации[47]. Предназначенная для неспециалистов версия его книги переведена на английский язык и по сей день остается классическим введением[48]. В послесловии, добавленном ко второму изданию книги, Ионас проводит параллель между гностицизмом и экзистенциализмом двадцатого столетия, признавая, что обязан философам-экзистенциалистам, в особенности Хайдеггеру, своей интерпретацией «гностической религии»[49].
Другой исследователь, Вальтер Бауэр, в том же 1934 году опубликовал совсем иной взгляд на гностицизм. Бауэр признал, что раннее христианское движение было намного более многообразным, чем предпочитают сообщать ортодоксальные источники. Так, писал Бауэр,
возможно, — я повторяю, возможно, — некоторые проявления христианской жизни,
