несколько дней, выяснилось, что против Штейн возникают еще новые обвинения в подлогах и хищениях. Поэтому 3 декабря защитники нашли необходимым ходатайствовать перед судом о направлении этого дела на доследование. Суд тем не менее не согласился с их доводами и решил продолжать рассмотрение дела. Улики против Ольги Штейн были настолько веские, все складывалось для нее так неблагоприятно, что сомневаться в решении присяжных заседателей не приходилось. Ее ожидал обвинительный вердикт. Защита была бессильна. Беспечная великосветская жизнь осталась в прошлом. Впереди замаячили мрачные тюремные стены. Штейн не в силах была примириться с ожидавшей ее участью и, воспользовавшись первым удобным случаем, бежала за границу. Розыскать ее удалось уже в Нью-Йорке благодаря перехваченным письмам и телеграммам, и по требованию русских властей она была выдана правительством Северо-Американских Соединенных Штатов. Через год после первого рассмотрения дела состоялся новый суд, приговоривший Штейн к заключению в тюрьму на один год и четыре месяца с лишением всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ. Между тем на допросе по возвращении ее из Америки она объяснила, что будто бы бежать за границу уговорили ее адвокаты Пергамент, Базунов и Аронсон, причем в этом деле содействовал также и ее возлюбленный — бывший корабельный инженер Е. Шульц. По словам Штейн, присяжный поверенный Пергамент прямо говорил ей, что «русское правительство не стоит того, чтобы отдаваться ему в руки». Инженер Шульц, со своей стороны, подтвердил оговор Ольги Штейн, и в результате все ее бывшие защитники волей судьбы превратились сами в обвиняемых. Присяжный поверенный Пергамент, высоко ставивший принципы чести, не перенес неожиданно разразившегося над ним удара и на другой день после предъявления ему обвинения покончил жизнь самоубийством. Перед судом, таким образом, предстали только Л. А. Базунов и Г. С. Аронсон, а также Е. Шульц как соучастник в подготовке побега Ольги Штейн. Защитниками с их стороны выступали: присяжные поверенные М. Г. Казаринов (за Базунова), А. В. Бобрищев-Пушкин (за Аронсона) и член Государственной думы Замысловский (за Шульца). Обвинение поддерживал товарищ прокурора Савич.
Заседание суда открылось оглашением данных обвинительного акта, после чего председательствующий сделал обычный опрос обвиняемых. Из них никто не признал себя виновным.
Вот как объяснил происшедшее Шульц.
По его словам, когда он познакомился с Ольгой Штейн, она жила на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, имела избранный круг знакомых. В гостях у нее бывал даже бывший обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев, заезжали к ней и другие высокопоставленные лица. Но вскоре над ней стряслась беда: один за другим ей стали предъявляться гражданские иски, было открыто уголовное дело, ей стал грозить тюремный арест. Однако благодаря содействию Победоносцева дело ограничилось простым домашним арестом. Первоначально Штейн пригласила своим защитником присяжного поверенного Марголина, который выговорил у нее вперед 4000 рублей гонорара. Затем, когда этот адвокат скоропостижно умер за границей, ей предложил свои услуги Г. С. Аронсон, потребовав при этом, чтобы она еще до суда удовлетворила претензии своих кредиторов. На это ушло свыше 20 000 рублей, но после Шульц узнал, что кредиторы получили свои деньги от адвоката далеко не полностью. Желая избегнуть грозящей ей уголовной ответственности, Штейн обратилась за помощью к присяжному поверенному Базунову, имеющему солидный опыт и хорошо разбирающемуся в юридических тонкостях, а затем пригласила и Пергамента. Оба адвоката также взяли у нее в виде гонорара еще до суда 3000 рублей, уверив ее, что она может вполне рассчитывать на оправдание. Шульц утверждал, что все три адвоката часто бывали на даче у Штейн, распивали дорогое вино и целовали ей руки. После, однако, оптимистическое настроение защитников Штейн резко изменилось, они стали мрачно смотреть на будущее и старались насколько возможно затянуть дело своей клиентки.
3 декабря 1907 г., когда заседание суда было прервано, Шульц застал свою возлюбленную в комнате совета присяжных поверенных. Она была расстроена, плакала и обвиняла своих адвокатов в плохой защите. Встревоженный Пергамент вышел с нею во двор, а Аронсон стал упрашивать ее: «Милая, голубушка, уезжайте, пожалуйста, и спасайте себя!» Напуганная Штейн решилась последовать этому совету, тем более что Пергамент обещал исходатайствовать для нее высочайшее помилование. Сам Шульц, по его словам, был против побега своей возлюбленной и, когда она уехала из Петербурга, с горя познакомился на улице с двумя какими-то девицами и стал кататься с ними на автомобиле.
Однако показания вызванных в суд свидетелей противоречили тому, что рассказал Шульц.
Помощник присяжного поверенного Гурлянд отозвался о покойном Пергаменте с самой хорошей стороны, аттестовав его как доброго и мягкосердечного человека, у которого Шульц неоднократно вымогал под различными предлогами деньги. Своей активной деятельностью в Государственной думе Пергамент нажил немало политических врагов и считал, что оговор его со стороны Штейн и Шульца был инспирирован именно ими. В связи с этим он очень сожалел, что из-за него ни за что ни про что страдают его сотоварищи по защите.
Присяжный поверенный Гольдштейн охарактеризовал обвиняемого Базунова как человека, имеющего безупречную репутацию. В последние годы благодаря своим выдающимся качествам он занимал почетный пост товарища председателя совета присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты.
Хорошо отзывались также и об Аронсоне, про которого было известно, что временами он не только ничего не получал с клиентов, но даже и сам давал им деньги, когда видел их бедственное положение.
Зато о самом Шульце один из свидетелей, штабс-капитан Франк, сказал, что он «флюгер, безалаберный человек, лгун и без царя в голове». Аттестация более чем нелестная…
Судебно-медицинская экспертиза в отношении Шульца также пришла к неутешительным выводам. Она отнесла его к типу людей, имеющих несносный характер и с трудом терпимых в обществе. Такие люди неуравновешенны, сумасбродны, и жизнь их полна всевозможных противоречий. От них можно ожидать всяких неприятностей, и с ними всегда следует держаться осторожно.
По окончании судебного следствия слово было предоставлено представителю обвинительной власти.
Охарактеризовав Ольгу Штейн как героиню бульварной прессы, товарищ прокурора перешел к подробному анализу данного дела, разобрал все улики против подсудимых и признал вменяемое им в вину преступление доказанным. Речь его продолжалась с перерывами около шести часов. В ней он уделил большое внимание не только подсудимым адвокатам, но и самой адвокатуре. По его словам, великий дар речи, Божий дар, эти люди обратили на недостойное правосудия дело — на усыпление чуткой совести судей. Состязательность процесса многие адвокаты понимают в том смысле, что на них лежит обязанность оправдать своих клиентов во что бы то ни стало, и только судебные власти считают себя обязанными устанавливать обстоятельства, изобличающие обвиняемых и их оправдывающие. Между тем с точки зрения нашего закона адвокатура
