– Если твой срок тридцать шесть недель, получается, ты давно знала о беременности? – спрашивает Муратов, поворачивая в сторону хлебозавода.
– Я забеременела в первый день знакомства с тобой, – отвечаю честно. – Знала да, давно.
– И почему не сказала раньше? – повышает голос Андрей. – Мы же с тобой не один раз встречались!
Он прав, у меня было много моментов, чтобы сказать о своём положении, но я так и не смогла. Муратов никогда не хотел детей, я была подругой его дочери, а ещё он криминальный авторитет... Мы тайно встречались, наслаждались друг другом, но когда совесть шептала, что пора, разум усиленно отговаривал её.
– Я боялась тебя, – признаюсь Андрею.
– Трахаться, значит, не боялась, а рассказать о последствиях боялась?
Я вспыхиваю, словно спичка и быстро открываю дверцу автомобиля. Сердце колотится, словно сумасшедшее, а яркий румянец заливает щёки.
– Если бы не операция, ты не сказала бы, да? – спрашивает Муратов, выбираясь из автомобиля следующим.
Я стою к нему спиной и усиленно пытаюсь найти в сумочке ключи от квартиры. Неужели я потеряла их? Боже, где они могут быть?! Я точно помню, что бросала в задний кармашек. Есть!
– Нет, не сказала бы, – отвечаю, повернувшись к Андрею лицом.
Он злится и крепко сжимает челюсти, так сильно, что на них ходят желваки. Муратов хочет что-то сказать, хочет выплеснуть в мою сторону обидные слова, но наверняка бережёт их до того момента, когда придут официальные результаты.
– Возьми денег на первое время, – тянется к бумажнику Андрей.
– Мне они не нужны, – отвечаю, качая головой. – Пока ты не будешь уверен в том, что это действительно твой ребёнок.
Одновременно с тем, как захлопывается железная дверь, слышу его негромкое: «Сука».
Проходит три самых долгих дня в моей жизни. Я каждый вечер езжу на кладбище, гуляю по улицам города и даже прихожу к университету, где раньше училась. Правда встретиться с сокурсниками сил в себе не нахожу. Все они были свидетелями гибели Леры Муратовой.
В один из вечеров в тишине квартиры раздается трель мобильного телефона. Я вздрагиваю, когда вижу номер Андрея и дрожащими руками снимаю трубку.
– Слушаю.
– Нина, через час за тобой заедет водитель.
Я отключаюсь и глубоко дышу, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Результаты теста готовы, и нас с Андреем ожидает очень серьезный разговор.
Глава 4.
***
Когда я въезжаю на территорию особняка, в котором обитает Муратов, моё тело начинает прилично потряхивать от страха. Зачем Андрей позвал меня к себе? Почему не приехал сам? Почему не сказал результат по телефону? Я точно знаю, что этот ребёнок только его, но всё равно дрожу как осиновый лист в преддверии разговора.
– Андрей Вячеславович ждёт вас у себя в кабинете на первом этаже, – произносит вежливо водитель, останавливая автомобиль.
– Хорошо, спасибо.
В этот момент малыш в животе начинает активно толкаться и копошиться, поэтому выбираюсь на улицу я с огромным трудом.
В доме так тихо, словно здесь никто не живёт. А ещё буквально всё напоминает о Лере. Я нечасто бывала у неё в гостях, но со щемящим сердцем вспоминаю, как мы сидели в гостиной и делали задание по предмету. Вернее, делала я. Лерка в этом ничегошеньки не понимала.
Страшно представить, что ощущает Андрей каждый день, возвращаясь сюда. Это похоже на мазохизм, сумасшествие. Он рвёт себе душу и сердце на мелкие ошмётки. Впрочем, возможно именно этого Муратов и добивается, наказывая себя и медленно убивая.
Я подхожу к кабинету Андрея и прислушиваюсь. За дверью полнейшая тишина. Пульс непривычно зашкаливает, в горле становится сухо. Хочется поскорее отсюда сбежать, но ясно одно, что это уже невозможно.
Я всё же надеюсь, что Муратов даст денег на операцию для нашего ребёнка после того, как увидит результаты теста. А дальше? Что нас ждёт дальше? Об этом мне только предстоит узнать.
Тихо стучу и слышу его резкое: «Войдите».
Толкнув дверь от себя, прохожу в кабинет, который освещает лишь настольная лампа.
Андрей сидит в кресле, откинувшись на высокую спинку. Чёрные волосы слегка растрёпаны, но ему так даже идёт. Рубашка расстёгнута на верхние пуговицы и оголяет смуглую кожу на груди. Рядом стоит бокал и початая бутылка с виски, а тёмные глаза Андрея с дьявольским блеском в зрачках заглядывают в мои. Я ёжусь и замираю посреди кабинета.
– Присядь, – произносит он сухо.
Шаги даются мне с огромным трудом, потому что Муратов откровенно пялится на мой округлый живот. Поверил? Принял? Осознал?
Я занимаю место напротив и опускаю вспотевшие ладони себе на колени.
– Зачем ты позвал меня? – спрашиваю, слегка откашлявшись и прочистив горло.
– Пришли результаты теста, – Андрей кивает на бумаги, которые лежат на его массивном дубовом столе. – Можешь посмотреть.
– Мне незачем смотреть, потому что я знаю результат.
Муратов хмыкает и делает несколько глотков янтарной жидкости. Кажется, эта новость выбила его из равновесия. Или окончательно добила.
– Что за операция нужна ребёнку? – спрашивает он минутой погодя.
– Это мальчик. У нас будет сын, – объясняю Андрею спокойным тоном, хотя внутри меня всё от паники дрожит. – На тридцать второй неделе в поликлинике на очередном осмотре УЗИ заметили, что у него патология сердечно-сосудистой системы. Предположительно, ставят диагноз дефект межжелудочковой перегородки, но точно будет известно уже при рождении и более тщательном обследовании.
– Это может быть ошибкой?
– Я не знаю, – развожу руки в стороны. – Мне хотелось бы в это верить.
Андрей ставит бокал на стол и резко поднимается с места. Проходит по кабинету, сунув руки в карманы брюк. Задумчивый, нервный, взвинченный. Я боюсь его трогать и боюсь с ним говорить.
Таким далёким кажутся моменты полугодичной давности. Я плавилась под натиском его сильных рук, воспламенялась и сгорала заживо, а затем возрождалась, словно птица Феникс, и хотела лишь одного – такого же жаркого и страстного повторения.
Нынешнего Андрея я не знаю. Он непонятен мне, чужой, ещё более опасный. Заглянуть бы в его голову и узнать о чём он думает, да только боюсь, что его нынешние мысли не придутся мне по душе. Я стану бояться его ещё больше.
– Жить будешь в этом доме, пока носишь моего ребёнка, – произносит Андрей холодным тоном.
Он стал другим. Ещё жестче и опаснее. Если бы у меня был выбор, я никогда бы к нему не пришла, потому что знаю, как сильно он меня ненавидит. Я – болезненное воспоминание о покойной дочери, которое он навсегда предпочёл бы забыть, но вмешался коварный случай, который связал нас крепкими нитями.
