кормит меня с ложки.
– Сейчас утро или вечер? – спрашиваю я.
– День, – отвечает мать.
Еще меня навещает отец – я слышу его голос.
– К тебе пришли, – на пятый день говорит мне мать.
Кто-то садится у изголовья.
Молчит.
Потом что-то вкладывает в мою ладонь.
Твердое и круглое.
– Яблоко? – спрашиваю я, улыбаясь.
– Г-г-г-груша, – отзывается Иванов.
Мы тихо смеемся.
Мы смеемся, но я вижу, как он плачет.
Мне приснилось
Мне приснилось, что с недавних пор я живу в маленькой деревеньке, в семидесяти километрах от города. Моя тетка, в чьем доме я проживаю, говорит: «Семьдесят километров как семьдесят лет советской власти. Ни больше, ни меньше». Еще она говорит, что тут, в деревне, все так и осталось, как было раньше. Те же старые дома, те же собаки, речка. Дожди те же. Мокрые шиферные крыши, елки, бабка на углу, велосипед ржавый в канаве. Такой вот социализм.
Мне тут хорошо. Я знаком со всеми местными кабыздохами, они на меня уже не лают. То ли за своего признали, то ли надоело. Ходят понуро по дороге между заборами, забирая лапами, как матросы во время качки.
Время осеннее, небо плачет по чему-то ушедшему. Словно молодость чью-то оплакивает, красоту. Я иду к платформе.
У бетонных ступенек стоят два мужика. Россияне.
– Я ему такой: пошел на хер! – говорит один – в кепке с поломанным козырьком.
– А он? – спрашивает второй – без кепки.
– Он такой и пошел.
– Ага.
Такой вот разговор у них познавательный.
Вскоре показывается электричка. Она медленно подходит к платформе, тяжело налегая на рельсы, похожая на бронепоезд.
В вагоне свободных мест почти нет. Всем надо сегодня выбраться из социализма. Приспичило. Я пристраиваюсь рядом с огромным мужиком, с виду очень похожим на боксера Николая Валуева. Харя его разбита в кровь, будто он только что отстоял двенадцать раундов с Виталием Кличко. Отстоял, и вот теперь сидит, вытянув ноги, и смотрит на свои носки. Обуви на нем почему-то нет.
– Реванш, реванш, нужен реванш, – бормочет мужик в трансе, обращаясь исключительно к носкам, как если бы они были его промоутерами. Пара таких дельцов на его огромных ногах. Молчат и слушают хмуро.
«Может, это и правда Валуев?» – размышляю я, искоса глядя на бугристую башку соседа. За ней в окне, как гармошка, тянется равнина.
– Контроль! Приготовьте проездные документы! – раздается сзади надменный женский голос.
Я начинаю судорожно искать билет, потому что всегда боюсь, что когда-нибудь его не найду.
– У вас? – доходит черед до Валуева.
Тот, не обращая на контролершу внимания, продолжает уговаривать свои носки.
– У вас?! – ревет она.
– Проблемы? – Из-за ее широченной спины вываливаются двое сопровождающих – пониже и повыше.
– Высадите товарища, – бросает та, уступая им место в проходе.
– Эгей, браток, – басит тот, что пониже, но покрепче. – Вставай, приехали.
– Это же Валуев! – пытаюсь я заступиться за соседа.
– Да хоть Тайсон!
Экс-чемпиона мира выдергивают в проход и тащат вдоль скамеек.
«Свят-свят-свят! – крестится бабка напротив. – Куды ж его, сердешного?»
У меня звонит телефон.
– Да, – говорю я в трубку.
– Ты где?
– Подъезжаю.
Сразу за турникетом меня ждет она, Революция.
– В блинную? – после поцелуя говорит она.
Я пожимаю плечами. Не в ресторан же.
Мы проходим пару кварталов. Вокруг сплошной капитализм. Идем под зонтом – моя Революция и я. Доходим до блинной. Там свободен только один столик.
Революция снимает куртку. На ней красуется оранжевый свитер – такого же оттенка, как у уборщицы.
– Ганьше я одевалась как светофог, – говорит Революция.
– Ты и сейчас так одеваешься, – отвечаю я.
Мы едим блины и запиваем их чаем. Люди встают и уходят. Уборщица в оранжевой футболке, убирая со столов, косится в нашу сторону.
– Пгавда вкусно? – спрашивает Революция.
– Правда, – отвечаю я.
Когда мы собираемся уходить, Революция порывается убрать посуду, но уборщица вдруг подскакивает к нам и вырывает из ее рук грязные тарелки.
– Хочешь отнять у меня работу? – шипит она, вытаращив глаза. – Попробуй еще раз и пожалеешь!
– Дуга! – только и находит что сказать Революция.
Она шмыгает красивым носиком – ей обидно.
Но спустя мгновение все забывает.
Мы выходим на улицу, дождь так же идет, не переставая. К остановке подъезжает маршрутка, почему-то задом. Мы поднимаемся в салон. Я плачу за проезд, потом сажусь с Революцией сразу за водилой.
Маршрутка трогается с места. Пожилой узбек одной рукой держит руль, в другой у него микрофон. Кажется, сейчас он будет петь. Но нет. Вместо этого водила, глядя в зеркало заднего вида, бубнит несуразное:
– Нол ситмой, нол ситмой, первий я.
– Слушаю, первый, говори, – сквозь шипение и треск доходит ответ.
– Как иехат фпирийот? – выдавливает водила.
– Что? Повтори вопрос, – не понимает невидимый собеседник.
– КАК ИЕХАТ ФПИРИЙОТ?
– Ты там, бляхо, что, долбанулся, первый? – голос раздраженно набирает обороты. – Что значит фпирийот?
– Нол ситмой… нол ситмой… – снова заводит пластинку узбек.
– ДА, БЛИН, Я НОЛЬ СЕДЬМОЙ! ДАЛЬШЕ ШТО?
– Как иехат?.. Куда иехат?.. Э-э-э-э-э…
– ГОВОРИ ТОЛКОМ, ЧЕРТ НЕРУССКИЙ!! ЖОПА НА КОЛЕСАХ!!!
– Задм иеду! Как фпирийот иехат?
Революция, глядя в окно, молчит. Я тоже помалкиваю. Зато справа от нас переговариваются две разукрашенные девицы:
– По радио сказали: Волочкова написала книгу.
– Вау! Не может быть!
– Я те говорю! Называется «Волочкова и бал».
– Нет!
– Не веришь?
– И кто?
– Что кто?
– Ну, кто ее… того?
Темнеет. Когда мы с Революцией проходим мимо торгового центра, нам всучивают бесплатную газетку. «Вестник Единой России».
– Блин! – кривлюсь я, прочитав название.
– Взял, тепегь неси, – говорит Революция.
– Ну уж нет! – верчу я головой в поисках урны.
– Вот дугачок, – тихо смеется Революция.
Так мы доходим до ее дома. Замираем у парадной.
– А сегодня Валуева избили, – вспоминаю я.
– Зачем? – удивляется она.
Я пожимаю плечами. Наверное, так было нужно.
– Я тебе нгавлюсь? – вдруг спрашивает Революция, глядя на меня своими большими глазами.
Я едва не падаю от такого вопроса. Она еще спрашивает!
– Да я тебя уже двенадцать раундов… тьфу ты… лет люблю, а ты говоришь такое! Вот дура!
– Дуга! Дуга! – Она невысоко подпрыгивает.
Быстрым шагом я иду к метро. Мне нужно успеть на последнюю электричку. На ходу я замечаю, что сжимаю в руке газету. Остановившись под фонарем, разворачиваю «Вестник Единой России». На развороте красуется Николай Валуев. «Голосуй или проиграешь!» – гласят слова под фотографией.
– Свят, свят, свят, – бормочу я, комкая газетенку.
Через двадцать минут я сижу в электричке, которую подали к перрону то ли передом, то ли задом.
Надо бы проснуться, но я боюсь, что это не сон.
Удовольствие во всю длину
– Я
