ходила хвостиком за Пашей и Дэном. Не знаю, как бы я отреагировала на новость о её смерти тогда. Я была не в себе. Но сейчас мне стало стыдно, что я никак не почтила её память.
— Что случилось?
— Перитонит. Не успели спасти. Но сейчас я хочу сказать другое. Доченька, Денис долгое время уже не задавал никаких вопросов, просто изредка навещал меня. Всегда приезжал с Павликом, а сегодня приехал самим ранним утром один, с пакетом гостинцев. Сначала о моём здоровье спрашивал, а потом он, будто невзначай, снова упомянул о тебе. Спросил, приехала ли ты.
Сердце дрогнуло, зашлось, выбивая воздух из лёгких. Вмиг мне показалось, что я забыла, как дышать, и от переизбытка мыслей, несбывшихся мечтаний и чувств, охвативших глупое сердце, моё терпение лопнуло:
— Зачем ты мне это всё рассказываешь, мама?
— Ты сама знаешь зачем.
Мама видела меня насквозь и всегда могла меня прочесть, как открытую книгу. Она знала, что Денис для меня был не простым увлечением. Он был тем, кто нарушил мой покой на всю жизнь. Стал, как моим благословением, так и моей гибелью. И хоть судьба, подлая и несправедливая, разлучила нас, я всегда буду бережно хранить в сердце эту любовь. Вечную. Нежную.
— Может, мне он и небезразличен до сих пор, признаю. Но, если ты думаешь, что ему есть до меня какое-то дело, ты ошибаешься, мам.
— И почему это ты так, интересно, думаешь? — прищурившись, она изучала моё лицо.
— Я исчезла, не сказав ему ни слова. Ты же не думаешь, что он два года сидел и думал: «О, как я люблю эту дуру, которая меня так жёстко кинула. Буду ждать её всю жизнь»?
— Ты не виновата в том, что случилось. Твой отъезд был защитной реакцией.
— Виновата, мама. Это я не хотела никому рассказывать о наших отношениях, хотя он постоянно просил сделать это. Это я решила остаться на ночь у Марины. Это я села в машину к чужому человеку. Я. Я. Я. Во всём виновата только я. К тому же, Денис не знает, из-за чего я уехала, он думает, что я поступила подло, бросила его, — и тут я осеклась. Страх от внезапной догадки охватил меня с головы до ног, покрывая леденящим холодом. — Мама, он ведь не знает, правда?
— Что, ты хочешь спросить, не разболтала ли я? — возмутилась мама.
— Знает или нет?
— Нет, конечно. Милая, слово даю, я никому не обмолвилась. Ты для меня важнее всего в мире, и я бы никогда…
Мама тяжело вздохнула, и я тут же решила завязывать этот пустой, удушающий разговор. Это было слишком для первого дня после операции на сердце.
— Мам, всё в прошлом — это раз. Во-вторых, это не то, о чём нужно говорить сейчас. В-третьих, тебе пора принять лекарство и отдыхать, ты ещё очень слаба. И в-четвёртых, прости пожалуйста, я не хотела тебя обидеть, просто я как подумаю, что ему может быть известно, тут же внутри все сжимается, словно клещами.
— Чего ты боишься? — спросила она, стиснув мою ладонь своей ослабевшей рукой.
Смотря затуманенным взглядом в одну точку, я произнесла:
— Тогда я боялась увидеть его в гневе, и, что он натворит что-то, что сломало бы ему жизнь. У него довольно импульсивный характер, и мне меньше всего хотелось, чтобы из-за мимолётной вспышки гнева он причинил себе вред. Из-за меня. Но это было тогда. Сейчас уже я не занимаю в его сердце то место, что когда-то было моим, он не станет мстить за меня, и слава богу. Но я боюсь увидеть в его глазах жалость ко мне, мам. А ещё больше боюсь увидеть отвращение. Мне проще жить, не зная, что из вышеперечисленного произойдёт.
Как-то странно на меня посмотрев, мама промолчала.
Я пообещала приехать завтра и отправилась домой, а в голове всё крутились слова «он спрашивал о тебе». Конечно, рано или поздно, мы встретимся с ним лицом к лицу, но всё же я предпочитаю, чтобы это произошло как можно позже.
О наших с Дэном отношениях мама узнала постфактум. В ту ночь в кабинете дежурного гинеколога безэмоциональная тучная женщина в белом халате писала лист-заключение, чтобы передать его полицейскому, а я сидела на кушетке в крепких объятиях матери и навзрыд ревела. Такого унижения, опустошения и ненависти к людям я ещё не испытывала. Меня использовали, унизили и сравняли с грязью. Мне было так стыдно за то, что со мной сделали! Так больно и горько! Но вдруг одна единственная мысль мелькнула в голове, и я на несколько секунд затихла, парализованная ужасом.
— Мама… — произнесла я, пытаясь через пелену горячих слёз, стоявших в моих покрасневших глазах, сфокусировать взгляд на каком-то определённом предмете. — Мама, прошу… — всхлипнула я. — Не говори никому. Никому, — я снова захлебнулась рыданиями. — Денису не говори.
Мама, утешая, погладила меня по голове.
— Конечно, не скажу, милая. Ш-ш-ш…
— Мне на всех наплевать, — судорожно проговорила я. — Только чтоб Дэн не знал. Он не должен знать об этом. Скажи, что я уехала. Далеко, навсегда.
— Малышка, почему ты?.. — и тут ей что-то дошло, она прикрыла рот рукой. — Только не говори, что вы с Денисом…
Я тихо заныла и уткнулась мокрым от дюжины слёз лицом маме в плечо. Боль потери и унижения разрывала меня на части.
— Он ведь очень взрослый для тебя… — шокировано произнесла мама.
— Он самый лучший, — сказала я, и отчаяние из-за понимания происходящего дала о себе знать с новой силой. Я потеряла гордость, я потеряла себя. Но главное, что со всем этим я потеряла его. Это было невыносимо.
Мама шумно вздохнула, видимо, с трудом, принимая то, что я так рьяно хранила в секрете.
— Так… Если у вас всё так серьёзно, может, он имеет право знать?
— Ни в коем случае. Умоляю. Не говори ему. Я этого не переживу, — меня в ознобе колотило. — И не говори Паше о нас с Денисом. Это навредит их дружбе, а я не хочу быть камнем преткновения. Паша ведь прибить был готов любого, кто посмотрит в мою сторону. Потому мы и не говорили никому… Пожалуйста, мамочка…
— Ладно. Хорошо, деточка, — сказала она, поцеловав меня в макушку. — Обещаю.
Я снова зашлась в рыданиях, мама только гладила меня по голове и пыталась укачать.
— Ш-ш-ш-ш…
Я всхлипнула. В душе острая боль чередовалась с чёрным опустошением.
— Долго это у вас продолжалось? — тихо, без осуждения спросила мама.
— Т-три месяц-ца, — заикаясь ответила я.
— Вы… — она тяжело вздохнула, подыскивая слова. — У вас с ним… что-то
