пришлю. Он принесет вам ужин, чтоб вы не отрывались, и останется.
Переборку двигателя закончили в одиннадцать часов вечера. Оставалось отрегулировать и запустить его, не сил уже не было. Решили это сделать с утра пораньше, чтобы к восьми часам утра он начал работать. Шли на ночлег молча, волоча сапоги по сухой пыльной дороге, усталые и с ног до головы грязные, навстречу розовому закату, который, несмотря на двенадцатый час ночи, тлел и тлел за белесой туманной рекой и черными верхами сопок.
IV
В шесть утра заверещал будильник. Бреус угомонил его, резко встал, крикнул: «Подъем!» — и принялся размахивать руками. В щели окон, завешанных одеялами, пробивались яркие лучи солнца.
Кругом зашевелились. Одни поднимались, зевали, почесывались, натягивали заскорузлые от пота робы и бежали на улицу умываться. Другие закуривали, лежа в постелях, третьи, постанывая, массировали кисти рук. Кое-кто продолжал спать. Бреус, помахивая руками, поднимал лежавших по одному:
— Володя, кончай спать... Толкните там Ефима... Ты, Костя, уже вторую закуриваешь? Леша, ты не забыл, что сегодня дежурный? Жми, занимай очередь в столовой, а то опять москвичи обгонят — не в моих правилах уступать москвичам... Эдик и Миша, сегодня идете с Борисом!
— Куда, Боря? — спросил Эдик, чернявый парень с красивым лицом. Сидя в постели, он рассматривал себя в зеркальце и расстраивался: на верхнем веке вскочил волдырь от укуса мошки, и он не знал, как, во-первых, предстанет в таком виде перед поварихой Катей в столовой, во-вторых, как появится вечером в клубе: у него там намечался легкий флирт со студенточкой, приехавшей домой на каникулы.
Борис докуривал сигарету, лежа в постели, и хотел уже ответить, но Бреус опередил его:
— Во избежание кривотолков, всем знать пока незачем.
Спецзадание отвлекло Эдика от грустных мыслей.
— Миша, вставай! — сказал он.
Миша лежал, закутавшись с головой в простыню, и на зов не откликнулся. Эдик взял с тумбочки попавшуюся под руку отвертку и игриво провел ею по торчащей из-под простыни широкой и грубой Мишиной ступне. Тот лягнулся, уколол пятку об отвертку, взревел, вскочил и кинулся на Эдика, тот перекатился через кровать и бросился по проходу, бормоча извинения.
— Ладно, прекратите! — прикрикнул на них Борис, потушил сигарету о железную спинку и решительно встал. — Давайте быстрее!
Позавтракали они одними из первых. Тесная бревенчатая столовая еще только наполнялась лесорубами-холостяками из общежития и бригадой москвичей. Лесорубы в брезентовых робах говорили громко, как в лесу, широко размахивали руками, москвичи держались тесной кучкой и говорили меж собой междометиями — так общаются люди до того свыкшиеся, что слова им уже не нужны.
А Борис, Эдик и Миша вышли и направились в дизельную.
В дизельной дежурил Генин сменщик, тот, что запорол вчера подшипники. Хмурый, грязный, небритый, он спросил, зачем они пришли, и, получив ответ, завалился спать на верстак, укрывшись рваной телогрейкой. Заснул сном праведника, непричастного к земной суете.
Микутский велел Эдику разобраться с принципиальной схемой нового генератора, а сам с Мишей принялся за вчерашний дизель. Со свежими силами дело шло споро. Уже через час завели его, отрегулировали подачу топлива, масла, водоохлаждения и разбудили моториста, чтоб он включил генератор под нагрузку, а сами, не теряя времени, перешли на новый агрегат.
В два раза мощнее старого, он казался огромной махиной. Эдик разбирал оголенные концы разводок генератора вслепую, без рисованной схемы и приборов, нащупывая принципиальную схему возбуждения, и вид у него был унылый. Микутский с Мишей принялись за двигатель.
Они просматривали комплектность самого двигателя, пусковой системы, раскручивали гайки, снимали крышки и коробки, заглядывали внутрь, ощупывали, измеряли зазоры, длины свободного хода, простукивали, прокручивали, снова накладывали крышки, затягивали болты.
С Мишей было легко работать. Когда-то он был лучшим слесарем в цехе, где начинал мастером в пору послеинститутской молодости Микутский, и мог разобрать и собрать дизель с закрытыми глазами. Но даже в таких, как он, живет исподволь неодолимая тяга к чему-то новому; он презрел свое слесарное искусство и перешел работать испытателем двигателей на заводском стенде. Между делом закончил вечерний институт по курсу «холодная обработка металлов» и только-только перед отъездом сюда защитил диплом. Как-то Микутский спросил его: «Зачем тебе институт? Ведь у тебя золотые руки!» Миша спокойно ответил: «А сам не знаю. Все чему-то учатся — и я давай». Может, он и хитрил. Памятью о тех временах, когда он был хорошим слесарем, у него остался сделанный им самим нож с ножнами — предмет всеобщей зависти. Это действительно был не просто нож, а произведение искусства: законченные, идеальные формы, гравировка по латуни на черенке и ножнах.
Заглянул Бердюгин, пуском запоротого агрегата остался доволен. Пожал руку Микутскому, заговорил доверительным тоном. Спросил, был ли Коля. Отчихвостил его за глаза. Пожаловался: «Скажите, можно с такими кадрами что-нибудь сделать? Но ничего, я их приведу к порядку!» Снова пообещал всяческое содействие, прося обращаться к нему с любыми вопросами, и побежал по своим делам.
У Эдика дело явно не клеилось: шевелился он вяло, часто задумывался и чесал затылок.
— Ну что у тебя? — спросил Микутский.
— Ни схемы, ни приборов, — пробормотал тот. — Что тут сделаешь?
— Ты вот что, — подумав, сказал Микутский. — Пойди и принеси тетрадку и карандаш, и давай сам, по своим соображениям, вычерчивай схему, а Коля тем временем принесет приборы. Он обещал.
— Можно, я схожу в реммастерские? У них, кажется, кое-что есть, я видел.
Микутский разрешил, и Эдик ушел. Миша презрительно сплюнул ему в след, процедил:
— Электрик. Специалист. Действует он мне на нервы. Так бы и врезал ему слегка, чтоб быстрей шевелился. От самой тяжелой работы старается уклониться, ловчит, а вы и не замечаете. Не люблю я таких.
— Нет, у этих генераторов действительно очень сложная система возбуждения, — возразил Микутский.
— Ты думаешь, зачем он в мастерские пошел? Наверняка мужиков поспрашивать — он уж полсела обшарил в поисках соболиных да ондатровых шкурок. И другие тоже, глядя на него, в азарт впадают, — продолжал свое Миша. — А думаешь, на что он свои деньги зарабатывает? Шикарно жить хочет, в рестораны ходить...
— А ты куда свои потратишь? — с легкой насмешечкой спросил Микутский.
— Мне-то есть куда,
