до нашего вчерашнего разговора. Мне оставалось лишь проведать ветерана войны и понять, во что выльется его участие в решении моих проблем.
Утром в компании Нади Ивановой я сделал зарядку. Ничем не выказал ей своего волнения. И не сообщил о своём решении прогулять школу. На Надином лице то и дело расцветала мечтательная улыбка — я не решился прогнать её с лица Мишиной мамы упоминанием своих передряг (тем более что те пока существовали только в теории — я надеялся, что там они и останутся). Разделил с Надей Ивановой завтрак, проводил её до двери (заверил, что выглядела она сегодня «просто чудесно»). Подбросил я пару комплиментов и Зое Каховской, дожидавшейся меня на углу дома (в компании споривших мальчишек) — сработал по принципу «лести много не бывает». И лишь потом объявил детям, что не пойду сегодня в школу.
— А чё такое? — спросил Вовчик.
У него ещё с вечера под правым глазом красовался «фингал» — рыжий заверял, что «заработал» его на вчерашней тренировке по боксу.
Я сообщил приятелям, что должен («вот прямо сейчас») проведать одинокого пенсионера, ветерана Великой Отечественной войны («того самого, к кому я бегал в воскресенье, когда мы собирались у Павлика»). О пересадке кактусов говорить не стал. Но наплёл с три короба о том, что переживаю за здоровье старика. Намекнул Зое, что тоже участвую в шефской помощи ветеранам («той самой, приуроченной к ноябрьским праздникам, о которой говорили на классном часе»). И в очередной раз для себя отметил, насколько просто общаться с детьми. Мои юные приятели не набросились на меня с вопросами «зачем» и «почему». Они лишь деловито покивали головами и поинтересовались, не нужна ли мне (и «тому ветерану») их помощь. Я заверил детей, что справлюсь сам.
А Зое Каховской шепнул:
— Классухе скажи, что у меня сегодня утром случился припадок.
* * *
В составе привычной компании я дошёл до семнадцатой школы. Слушал рассказы Вовчика и короткие замечания Павлика Солнцева (не знал, что в детстве я любил «язвить»), ловил на себе Зоины задумчивые взгляды (председатель Совета отряда четвёртого «А» класса будто заподозрила меня во лжи, но не спешила с обвинениями). Если я чем-то и выделялся в толпе бредущих на занятия школьников, то только тем, что не прихватил с собой сумку с учебниками (я всё же нарядился в школьную форму и отглаженный ещё вчера пионерский галстук). Но почувствовал себя белой вороной, когда проводил приятелей взглядом (до дверей школы) и зашагал «против течения» — в сторону улицы Первомайская.
Как и в прошлый раз, двор дома тридцать семь прятался в тени деревьев. Солнце сейчас освещало лишь окна верхних этажей — на тех плясали яркие блики. Я прикинул, что до оконных стёкол квартиры Лукина прямые солнечные лучи доберутся не раньше, чем через час. Не спеша прошёлся мимо висевшего за стеклом кашпо: полюбовался на сделанную моими руками подвеску, что по-прежнему маячила в окне (за прошедшие с моего прошлого визита недели шарообразный кактус уступил место в кашпо своему дальнему родственнику — небольшому, росшему в виде куста с толстыми остроконечными полосатыми листьями). На подоконниках генерал-майора я рассмотрел ещё с десяток цветков — распознал лишь «денежное дерево».
У двери подъезда я задержался. Поправил воротник рубашки, ощупал узел пионерского галстука. С удивлением отметил, что нервничаю. Вспомнил суровый взгляд генерал-майора Лукина — того седого остроносого и темноглазого мужчины, что смотрел с чёрно-белой фотографии, которую я раздобыл для демонстрации в своём видеорассказе о преступлениях «врача-убийцы» Тёткиной. Покачал головой. «Детский сад, штаны на лямках… — мысленно произнёс я. — Разволновался, как подросток на пороге борделя». Взглянул на циферблат часов — минуту назад начался первый урок. Я постарался не думать о том, что классная позвонит на работу Наде, проверит слова Каховской о моём приступе. Решительно распахнул дверь и шагнул в полумрак подъезда.
Смутно припомнил, что генерал-майор авиации проживал один в четырёхкомнатной квартире. Пенсионера ежедневно проведывала невестка, вдова его старшего сына (та, что в моей прошлой жизни заявила об убийстве генерал-майора). Женщина жила на этой же улице, в четырёх кварталах от дома Лукина. Дети Фрола Прокопьевича (младший сын и дочь) в Великозаводске не проживали — их биографиями я не интересовался. Не выяснял я и количество внуков Лукина: ведь я снимал ролик о «враче-убийце», а не о её жертвах. Короткий рассказ о личности убитого Тёткиной ветерана Великой Отечественной войны в том моём рассказе не занял и минуты — я вкратце пересказал то, что за четверть часа нарыл о Лукине в интернете.
Я взобрался по ступеням, понуро опустив голову. И тут же отметил, что показывал зрителям своего канала вовсе не эту дверь, украшенную декоративными гвоздями с жёлтыми шляпками и узорами из толстой лески (та была из тёмного металла, массивная и тяжеловесная на вид, похожая на дверцу банковского сейфа). Я не выяснял, кто проживал в бывшей квартире генерал-майора в то время, когда вёл съёмки: эти факты к сюжету моего ролика отношения не имели. Запоздало сообразил, что пришёл в гости к Фролу Прокопьевичу с пустыми руками, не прихватил даже конфет к чаю. И тут же нашёл причину своей забывчивости — я воспринимал свой поход к генерал-майору не как визит вежливости, а как навязанную Юрием Фёдоровичем повинность.
Вдавил кнопку звонка — услышал за дверью ставшее уже привычным после походов к Каховским громкое и модное сейчас «птичье кудахтанье». Моё воображение тут же нарисовало интерьер прихожей в квартире генерал-майора. Я представил, что увижу на стенах те же полосатые обои, что и в жилище Елизаветы Павловны, и обязательно — люстры с хрустальными висюльками. Прислушался. Не различил ни бормотания телевизора, ни музыки, ни топота шагов. Увидел, как светлое пятно внутри дверного глазка на секунду исчезло, будто подмигнуло. И тут же загрохотали замки, зазвенела цепочка. Дверь содрогнулась, издала симфонию из скрипов и шорохов, пришла в движение. Но не ударила меня по лбу, а открылась внутрь квартиры: сразу же настежь.
Мой взгляд уткнулся в окрашенную бежевой краской стену — там, где я рассчитывал увидеть лицо хозяина квартиры (того самого сурового офицера, которого видел на фотографии). Я успел разглядеть зеркало и пожелтевший плафон светильника, прежде чем посмотрел на лицо Фрола Прокопьевича. Генерал-майор авиации оказался остроносым, седовласым и кареглазым — в этом найденная мной когда-то в интернете фотография не обманула. Вот только она не донесла до зрителей того, что Фрол Прокопьевич Лукин обладал совсем не богатырским телосложением (худой, узкоплечий, тонкокостный) и невысоким ростом (даже пониже Нади Ивановой). Зато старый снимок хорошо передавал выражение глаз генерала: там оно было столь же строгим, как в реальности.
— Михаил Иванов⁈ — громко, будто на плацу, спросил Лукин.
Его голос походил на скрип несмазанных дверных петель.
Я кивнул.
— Иванов.
— Громче говори! — потребовал генерал-майор.
Фрол Прокопьевич крепко стиснул челюсти — на его обтянутом тонкой белой кожей лице вздулись бугорки мышц, а уголки рта капризно опустились вниз.
— Иванов! — повторил я. — Михаил Иванович!
И добавил:
— Здрасьте.
Лукин не ответил на моё приветствие (я заподозрил, что он его не расслышал). Генерал-майор, провёл по мне взглядом (будто просветил рентгеновскими лучами). Повёл косматыми седыми бровями. И громко хмыкнул, словно сообщил мне об «окончании проверки».
— Ну, здравствуй, Михаил!
Фрол Прокопьевич продвинулся на полшага вперёд (наступил на порог) и протянул мне свои тонкие длинные пальцы — те заметно подрагивали.
— Здравствуйте, Фрол Прокопьевич! — повторил я.
Схватил пенсионера за руку. Отметил, что рукопожатие у худощавого генерала неожиданно крепкое. Лукин похлопал меня по плечу — при этом пристально смотрел мне в глаза.
— Смотри-ка, Мишаня, ты не упал, — произнёс Фрол Прокопьевич.
Он по-доброму улыбнулся — будто при долгожданной встрече с любимым внуком.
— Это хороший знак! — сказал Лукин. — Если Юра мне не наврал, конечно. Честно скажу, Мишаня: страшновато было с тобой ручкаться. Боялся, что ты сорвёшься в штопор. Да и я… следом за тобой. Но ты порадовал старика. Ой, порадовал! Знать, поживу ещё месяцок-другой. И за то спасибо.
Генерал-майор выждал ещё секунду (сжимал мою руку и придерживал меня за плечо). Выпустил мою ладонь, лишь убедившись, что я крепко стоял на ногах. Он всё ещё следил за мной, точно готовился мгновенно подхватить моё оседающее на пол тело.
«Значит, ничего ему не сказал, дядя Юра? — отправил я мысленный упрёк Зоиному отцу. — „Ничего такого“? Ай да Каховский! Ай да…»
Фрол Прокопьевич попятился вглубь прихожей.
— Проходи, Мишаня, — сказал пенсионер. — Давно тебя жду.
Я послушно шагнул в квартиру генерал-майора, и тут же уловил в воздухе аппетитный аромат выпечки.
— Чайник уже закипел, — сообщил Лукин. — Сейчас мы с тобой,
