увидеть друга с недовольным и осуждающим лицом, но комната пуста. Тело не моё, немое. Оглядываюсь по сторонам и вижу нашу с отцом квартиру.
Вернее, нет, не так, нашу с отцом и матери Карасика — прекрасной алчной нимфы, которая умело прикидывается овечкой.
Плохо помню, чем закончился вчерашний вечер. Кажется, я отключился и Мар проволок меня домой. Я надеюсь, что было именно так.
В буквальном смысле соскребаю себя с кровати. На ощупь прохожу в ванную при спальне. Достаю из аптечки обезболивающее, кладу в рот двойную дозу, запивая водой прямо из-под крана. Врубаю ледяную воду и становлюсь по обжигающие капли.
Приведя себя в относительный порядок, натягиваю джинсы и футболку. Ужасаюсь своему отражению. Я думал, что эпоха таких заплывов канула, но ошибся. Прохожу на кухню в поисках телефона. Подхватываю его со столешницы и звоню Марату. Тот, к удивлению, не отвечает. Включаю кофемашину и делаю несколько звонков по работе. Пытаюсь делать обычные вещи, но мозг то и дело подкидывает картинки вчерашнего.
Два часа не нахожу себе места, потому что Марат по-прежнему не берет трубку.
Создавать видимость работы бессмысленно, мысли вразлет. Закидываю в рот зубочистку и начинаю перекатывать ее во рту. Нервы на пределе, того и гляди рука потянется к мозолящей глаза пачке, но я держусь из последних сил. Обещал себе бросить — значит, надо сделать все возможное. Беру в руки гитару и начинаю перебирать струны, пытаясь занять чем-то руки. На автомате выдавая мелодии, который репетировал за последние дни.
Несмотря на правильность нот, мелодия выходит пустая, безжизненная, будто ее пишет компьютер, а не живой человек.
Снова с болью врываются воспоминания от вчерашней ночи. Гитара фальшивит, или это я виновник неискренности?
Всего за пару месяцев из обычной девчонки, какой она показалась мне на первый взгляд, Карасик превратилась в одержимость, и факт того, что наши отношения были под запретом, вносил еще больше огня в без того неспокойную атмосферу.
Она никогда не простит мне того, что не защитил, что не спас. Не то, что не спас, а собственно толкнул ее вниз.
Я делал это осознанно, чтобы она, наконец, убралась из моей жизни и нашла счастье вдали от меня.
Ее руки и глаза, полные нежности, будут сниться до конца моих дней. Смогу ли найти другую такую, плавящую мозг и выбивающую почву из-под ног? Наврядли. Она станет моим проклятием.
— Воскрес? — спросил Марат, появившись в дверях кухни.
— Где она? — выпалил я сходу, игнорируя его вопрос и отставляя гитару в сторону.
— Кто? — вскинул брови друг и спросил насмешливо: — Твоясестра?
— Ты знаешь, кто, — отвечаю, скрипнув зубами. — Наташа. Где она?
Марат устало плюхнулся на стул и провел ладонью по лицу.
— Она там же, где и была — на квартире.
— Я просил тебя сделать так, чтобы она уехала, — заметил я.
— Я работаю над этим, — туманно ответил Марат.
— Не нужно. Я хочу, чтобы она осталась.
Друг медленно повернул голову в мою сторону и сжал челюсти так, что заходили желваки:
— Ты издеваешься?
— Нет. А теперь хочу, чтобы ты назвал ее адрес, — настаивал я.
— Яр, оставь девчонку. Ей сейчас не до тебя, — вздохнул друг и поднялся, прошел к кофемашине, чтобы включить ее.
— Мне. Нужен. Ее. Адрес. — Проговорил четко, чтобы лишить Марата сомнений.
Друг запрокинул голову, грязно выругался, но так и не ответил.
— Поехали, — скомандовал я и направился к выходу. — Отвези меня к ней.
— И что скажешь? «Привет, как дела»? — усмехнулся Марат и последовал за мной.
— Это не твое дело, — процедил я сквозь зубы.
Откровенно говоря, понятия не имею, зачем мне это нужно. План был прост: нужно сделать так, чтобы она уехала. Я просил ее, угрожал. Она должна была послушаться и оставить меня. В одиночестве. Что-то пошло не так.
Все, блин, пошло не так.
Понятия не имею, что скажу Наташе. Возможно, убежусь в том, что она ненавидит меня и в том, что она раздавлена? Вот тогда точно уберусь подальше и заживу счастливо. Просто надо увидеть ее в последний раз и удостовериться в том, что она не вернется. Да.
— Ах, простите, — Марат театрально вскинул руку и приложил к груди. — Простите, нихрена не уважаемый Ярослав Николаевич, что лезу в ваши ссестройдела.
Специально выделяет слово сестра, чтобы резануть меня побольнее.
— Заткнись, — зло рыкнул на него.
Друг все же встает и направляется к выходу. Мы подходим к внедорожнику, Марат садится за руль, а я падаю на сиденье рядом.
— У нее все есть? — спрашиваю зачем-то.
Острая нужда, напоминающая зуд на пальцах, вынуждает привезти ей что-то. Все равно что.
— Купи ей торт, за чашечкой чая обсудите вашу счастливую семейку, — веселится Марат и поливает меня желчью.
Он с самого начала знал, что мой план не принесет облегчения никому.
— Может, она нуждается в чем-то?! Думай! — повышаю голос на друга.
Ожидаю, что Марат взорвется, но он тихо отвечает:
— Ей нужно одеяло.
— Что это за квартира, где нет одеяла? — вскидываю брови.
— Квартира, в которой никто не собирался жить, — отвечает тихо.
Твою мать.
— Останови у торгового центра, — командую ему, сдерживая ругань.
Друг паркуется, и я быстро покидаю машину, в магазине выбираю самое теплое и большое двуспальное одеяло, под которым поместилось бы с десяток Наташ.
Она такая маленькая, хрупкая. Не удивительно, что мерзнет. Я бы мог ее согреть… Черт.
Гоню от себя непрошеные мысли и возвращаюсь в автомобиль. Марат привозит меня в микрорайон на окраину Москвы. Вполне прилично, но без шика и лоска.
— Свободен, — командую Марату.
— Уверен? — тот шокировано смотрит на меня.
— Езжай домой, отоспись. Ты выглядишь еще хуже, чем я.
— Отдохнешь тут с вами, — недовольно качает головой. — Ярослав, Наташа болеет, не гноби ее.
— Я не собирался ее гнобить! — воскликнул я. — Подожди, что значит болеет? Какого хрена ты молчал?
— Тебе плевать на нее, Яр. Наиграешься и забудешь. Давай я прямо сейчас отвезу тебя домой? Начерта тебе все это? Не терпи ты ей нервы. — Марат усиленно уговаривает, и меня осеняет.
— Ты влюбился, что ли?
Марат — единственный близкий друг. Даже больше. Он — настоящий братишка, который всегда был рядом со мной. Кремень. Рассудительный и хладнокровный. Он с самого начала уговаривал меня полюбовно решить вопрос с Наташей. Найти компромисс.
Я пытался, честно. Эта девчонка еще упорнее меня. На все просьбы она отворачивалась и продолжала делать то, что хотела.
— Нет, Яр. Мне просто ее жаль. На жалости, знаешь ли, семью не построишь, — спокойно отвечает друг, и я верю ему.
Если бы у него были
