Долго я не знал, какой вывод сделать из этого открытия. Так части описывают себя: у них есть тела, где содержатся эмоции и убеждения, каким-то образом внедренные и не принадлежащие им. Иногда части указывают, в какой травматичный момент в них вселились убеждения и где сидят чужеродные объекты, внутри или снаружи тела: «Это деготь на моих руках», «В кишках огненный шар», «Тяжелая ноша оттягивает плечи» и т. д. Навязанные чувства и убеждения (иногда их описывают как энергии) я называю бременем. Оно управляет переживаниями и действиями частей, как вирус командует компьютером.
Важно отметить, что бремя появляется в результате непосредственного получения человеком опыта. Это ощущение никчемности из-за насилия родителей; непреходящий ужас после автомобильной аварии; убеждение, что никому нельзя верить, укрепившееся в юных частях после того, как ребенка предали и бросили. В детстве невозможно оценить обоснованность появившихся эмоций и убеждений, и они укореняются в телах юных частей и значительно (но подсознательно) влияют на дальнейшую жизнь. Это называется личным бременем.
Сильное личное бремя сравнимо с внутренними рабочими моделями пионера теории привязанности Джона Боулби[17]. Их составляют в детстве и ориентируются на них в ожиданиях, предъявляемых опекуну, окружающему миру и близким отношениям. Модели сообщают, каков ваш уровень добродетели и насколько вы заслуживаете любви и заботы.
Есть еще одна категория — унаследованное бремя, не связанное с непосредственным опытом. Обычно его передают родители, которые получили его от своих родителей, те от своих и т. д. Унаследовать бремя можно и от этнической группы или культуры, в которой вы живете. Наследственное бремя в равной, а иногда и в большей степени влияет на вашу жизнь. Из-за его давности оно проникает так глубоко, что его сложнее обнаружить, чем личное бремя от травмы. Можно сказать, наследственное бремя для нас так же важно и незаметно, как вода для рыбы.
Части не равны бремени
Важно разделять части и лежащее на них бремя. Причина большинства мировых проблем — ошибки парадигм, объясняющих функционирование разума: часть путают с ее бременем.
Принято считать, что человек, часто находящийся в измененном состоянии сознания, — наркоман с непреодолимой тягой к следующей дозе. Тягу пытаются побороть лекарствами и программами реабилитации, противопоставляя их зависимой части и силе воли больного. Если же предположить, что испытывающая тягу к вредным веществам часть на самом деле выполняет функцию Защитника и несет бремя ответственности за спасение человека от эмоциональных страданий, а то и от суицида, начинаешь совершенно иначе к ней относиться. Стоит помочь человеку поближе познакомиться с этой его частью, поблагодарить ее за старания и попросить разрешения исцелить или изменить то, что она защищает.
Человеку нужно обратиться к своей зависимой части и снять с нее бремя страха и ответственности. Облегчение бремени — еще один духовный аспект IFC: с его исчезновением части входят в изначальное, полезное для системы состояние. Как будто снимается проклятие со Спящей красавицы, людоеда или зависимого человека. Освобожденная от бремени часть ощущает облегчение и желание отдохнуть или развлечься, после чего находит себе новую роль. Бывшая зависимой часть может захотеть более активного общения с людьми. От чрезмерной бдительности она переходит к построению границ. Критик становится внутренним чирлидером. Список можно продолжать. Я сравнил бы части с людьми, обретающими жизненную цель.
Плохих частей не бывает
Если вы не задались этим вопросом, прочтя название книги, спрошу напрямую: что делать с частями, виновными в жестокости? С теми, которые убивали и насиловали? Или планировали убийство? Неужели это хорошие части, просто играют такую роль?
Во время IFC-терапии я все чаще замечал, что бремя, движущее частями, коренится в детских травмах. В конце 1980-х — начале 1990-х я занялся пациентами, у которых из-за перенесенной травмы развились пограничное расстройство личности, хроническая депрессия и расстройство пищевого поведения. Меня заинтересовали перспективы лечения преступников, потому что так можно предотвратить появление жертв в будущем.
Семь лет я посвятил работе в Академии Онарга — реабилитационной клинике для лиц, совершивших преступление сексуального характера. У меня была возможность помочь им прислушаться к своим частям, заставлявшим их растлевать детей. И раз за разом я слышал почти одно и то же: когда в детстве преступник подвергся сексуальному насилию, одна из частей-Защитников забрала энергию агрессии и насилия у обидчика и использовала для обороны от него. Но с тех пор ее бремя вызывало потребность доминировать и наказывать слабых. Часть-Защитник застряла в травмирующем опыте.
Следовательно, стимул к растлению ребенка исходил из способности причинить боль и подчинить себе слабого и невинного. Так же часть-насильник поступала с уязвимыми, по-детски доверчивыми частями в своей же системе. В наследственной передаче бремени части-Защитники ребенка берут на себя бремя насилия, учиненного над его родителями, в момент, когда те совершают насилие над ним.
После исцеления частей, постоянно переживающих травмирующий опыт, части-насильники смогли освободиться от жестокой энергии, унаследованной от родителей, и быстро преобразились, взяв на себя полезные роли. В тот же период я работал с другими преступниками (в том числе убийцами) с аналогичным результатом.
Известное высказывание Уилла Роджерса «Ни разу не встречал человека, который бы мне не нравился» я считаю верным в отношении частей. Они все для меня хороши, даже совершившие чудовищные поступки.
Теперь, десятки лет спустя, поработав со многими клиентами, я уверенно заявляю, что плохих частей не бывает. Религии призывают к состраданию, и в этом нам поможет IFC. Мы исходим из радикального предположения, что любая часть, какой бы ужасной она ни казалась, вынуждена была играть неприятную роль в трагических обстоятельствах и продолжает нести это тяжкое бремя. Система дает понятные этапы исцеления и положительной трансформации частей и человека в целом. IFC дает надежду неисправимым.
«Я»
Начиная помогать людям налаживать отношения со своими частями, я использовал метод гештальт-терапии со стульями, когда клиент сидит на одном, а разговаривает с другим, стоящим напротив. Я говорил им, что на пустом стуле — их проблемная часть. Поскольку другим частям тоже было что сказать, в кабинете появилось много стульев. Я наблюдал, как клиенты перемещаются по кабинету, изображая разные части, и отметил много закономерностей. Один клиент высказал мысль, что пересаживаться с места на место бессмысленно; можно разговаривать с разными частями, не сходя со своего стула. У него это прекрасно получилось, а потом я попробовал то же на других клиентах с аналогичным успехом.
Я поставил себе цель научить клиентов договариваться с частями. Многие закономерности внутренней системы перекликались с моим опытом семейной терапии. Например, ребенок с булимией разговаривал со своей критической частью, потом вдруг срывался и начинал на нее орать. В семейной терапии такое могло быть, если девочка говорила с вечно критикующей ее матерью, а потом злилась и кричала на нее. В этом случае стоило посмотреть, не вступил ли на сторону девочки кто-то из присутствующих: скажем, ее отец дал понять, что тоже не согласен с матерью.
