отвоевали! Грохнули за победу.
– Прикиньте, мы уже второй вагон уделали! – радовался брат, пытаясь слизнуть запекшуюся на губах кровь.
– Если дальше так пойдет, мы к Питеру поезд захватим! – смеялся Молль, покачивая натертыми кулаками.
– Смерть клопью! – орал брат, размахивая стаканом.
Чинарик опять блевал. Потом у него началась ломка.
– Какого хрена у тебя ломка, ты ханку один раз пробовал! – раздражался брат.
– Сильная штука-а-а была-а-а-а! – мерзко корчась, рыдал на полу Чин.
Брат отошел в другой конец тамбура, а Молль, пьяный, поверил и пошел по вагонам клянчить у пенсов таблетки, мол, человеку плохо. Отзывчивые, не понаслышке знающие, что такое плохо, забывшие, что такое хорошо, пожилые люди доставали из полиэтиленовых пакетиков и носовых платочков кусочки початых таблеточных упаковок. Пройдя по двум вагонам, Молль насобирал целую горсть разноцветных и разномастных таблеток в упаковках и без. Вернувшись, он, как санитар на фронте, приподнял Чина с пола, придержал ему голову и запихнул в рот таблетки в упаковках и без. Чин, давясь, жевал это все, крошки и бумажки сыпались изо рта. Запил портвейном, скорчился от рвотного позыва, но сдержался.
На Молля напала жажда действий. Он достал неощипанную убитую курицу, всю в дерьме, со слипшимися перьями. Взял ее, несчастную, за свернутую шею и пошел.
– Ты куда? – удивился я.
– Денег мало. Пойду продам! – и, по-деловому скорчив рожу, вышел.
Собирая таблетки, Молль, видимо, нащупал в пассажирской массе брешь, куда и собирался впихнуть дохлятину.
– Задешево не отдавай! – крикнул ему вслед со смехом брат, потом, ехидно улыбаясь, обратился к Чину: – Ну что, помогло, переломался?
Тот вспомнил и завыл снова. Брат сплюнул. На какой-то остановке рядом с Чином на полу появилась спитая, без возраста баба с естественными дредами на голове, которые примагнитили большое количество мелкого мусора. Печеное яблоко лица было ярко намазано густой косметикой ядовитых цветов. Валяясь вместе с Чином в обнимку на грязном полу, вся облепленная окурками, она громко, пьяно хрипела, слюнявя ему ухо: «Потерпи, потерпи, мальчик мой! Все хорошо будет!» Она скрипела и гладила ему голову грязной корявой рукой. Наконец за самозабвенными стонами и пеленой портвейна Чин разглядел, что рядом с ним. Разглядел только косметику, а булькающий хрип казался нежной женской лаской. Так поют сирены с островов Зеленого Змия. И поползла грязненькая пятерня по сухому, как вяленая вобла, телу пьянчужки. Когда рука его полезла в черную мятую юбку, нас затошнило. Брат уж хотел было двинуть ногой, но тут возмутилась дама.
– Ты че, блять, делаешь! Гаденыш, блять! Я тебе в матери гожусь, блять! – заорала диким басом возмущенная синьора и влепила Чину пощечину.
Пьянчужка попыталась встать, но не хватило устойчивости, и она упала на Чина. Тот обвил ее всеми конечностями и, улыбаясь нежно, проикал: «Прости, мамочка!», тут же снова попытавшись залезть ручонкой в трусы. Синьора завопила гадким голосом с трелями мокроты и замахала острыми локтями. Пытаясь вцепиться в Чина, она лишь сдирала об стены старые корки с локтей. Чин крепко вцепился, фыркая смехом.
– Чин, бля! Говно! – не выдержал брат.
Он схватил пьянчужку за шкирку, выдернул ее из объятий Чина и, открыв дверь в вагон, вышвырнул ее из тамбура.
– Чин, скот, еще раз такое увижу, пойдешь на хер! – сказал брат, брезгливо вытирая ладонь об штаны.
Чин, закрыв один глаз, заливался скрипучим смехом.
– Это же моя мамочка была! – еле выдавил он из себя.
Допили портвейн. Пришел Молль. Курицу продал, но заработал синяк под глазом. Подремали. В Питер приехали, когда от жары осталась только отрыжка, как у нас от портвейна. Высох грязным налетом пот, делая все вокруг липким. Мы вышли на перрон. Набухшее солнце отворачивалось от нас куда-то в сторону, за вокзал. Вокруг ворчал уставший народ. Нас объезжали сумки на колесах. Пассажиры поезда спешили в метро. Мы не торопились. Мы приехали.
– Чувствуете, чем пахнет? – спросил брат.
Мы принюхались.
– Чем-чем! Говном! – сказал Молль.
Мы рассмеялись.
– Мудаки! – проворчал брат, улыбаясь.
III
Гражданка, дом родной. Гремел трамвай, за высотками садилось солнце. Горячий асфальт и ларьки. Купили литр модного напитка «Рояль». Спиртяга голландская. Есть получше, подороже, а есть похуже, более техническая. Мы брали ту, что потехничней, в зеленых бутылках. И вот она, свободная трехкомнатная квартира. Мама навела идеальный порядок – любит в чистоту приезжать. Закуску мы уже съели или растеряли в походе на Питер, поэтому брат и Чин отправились на овощной рынок, он как раз уже закрылся. Мы же с Моллем произвели ревизию кухонных шкафов. Обнаружили горсть сухофруктов и пакет белых сухарей, что уже неплохо. Брат с Чином притащили ящик немного помятой черешни, пару надкусанных огурцов да пару трупов помидоров. Разбавили спирт в банке.
– Ну, брат, за свободу! – поднял брат стакан.
После тостов не поднимали. Пили. Молль ходил к метро зачем-то. Там подрался у ларьков.
– На кого наехали, суки?! – возмутился брат и, надевая рубашку, выскочил к лифту.
– Ты куда в носках? – окликнул я его.
Он подумал, вернулся и снял носки.
– А давай тоже босиком! – предложил Молль.
Мы согласились. Так босиком и пошли, прихватив каждый по кухонному ножу.
– Ну где эти уроды?! – орали мы, шатаясь вокруг метро.
– Смотри, Молль, не эти? – кричал брат, показывая ножом на какую-нибудь компанию.
Мы, поудобнее перехватив рукоятки ножей, шатаясь, бежали в надежде, что эти. Но Молль отрицательно качал головой, а люди из компании облегченно выдыхали, радуясь, что они не те. Неожиданно из-за дальних ларьков вырулил ментовский козелок. Чуть ли не на ходу из него повыпрыгивали сотрудники явно в нашу сторону. Мы врассыпную. Я забежал за ларьки, протиснулся между двумя, перелез через коробки с мусором и затаился. Мимо кто-то пробежал. Слышал крики, хлопали дверцы козелка. Потом все стихло. «Увезли, суки!» – рычал я еще полчаса в ларьках, до белизны пальцев сжимая двумя руками нож, готовый живым не сдаваться. Тихо плевался матом и соплями, обещал себе за пацанов отомстить. Не дождавшись облавы, пошел, спрятав нож, домой. У парадняка встретил брата и остальных.
– Братишка! Хорошо, что тебя не забрали! – Брат, улыбаясь, обнял меня, я его. – Ключи-то у тебя!
– Уродов-то не нашли! – сказал зло Молль.
– Менты, суки, помешали! – скривился брат.
– Чуть не замели! – добавил я.
– А я ногу поранил! – всхлипнул Чин, из его ступни текла кровь.
В коридоре перед квартирой было темно. Бросались в глаза силуэты стоящих на окнах горшков с цветами. Три широких окна – и все заняты цветами! Это мама выставила, чтобы соседи поливали. В темноте не видно было, кто первый горшок в окно кинул. Нас
