причиной того, что Матвей возомнил себя королём… в самом прямом смысле: гувернантка (!) сделала для него корону из папье-маше, и Матвей припёрся в ней в детский сад. Когда Фома (мальчик, с которым я подружился в первый день своего перевода в старшую группу) спросил его, что у него на голове, этот засранец смерил моего товарища высокомерным взглядом и снисходительно произнёс:
– Это корона! Не видишь, что ли?
Больше Фома не задавал ему никаких вопросов.
Я был возмущён поведением Матвея Клизмина, но я был в меньшинстве: Матвей был окружён плотной группой товарищей, которые наперебой восхищались короной и просили померить её. Подобные просьбы юный государь отвергал с поистине королевской усталостью от непроходимой человеческой тупости.
Матвею не надо было вживаться в роль, он с самого начала был избалованным капризным ребёнком, который привык, что ему всё дают и всё позволяют. А ребята были очень рады составить королевскую свиту, ведь Матвей щедро награждал их титулами герцогов и маркизов.
Во второй половине дня его величество совершал светский выход со своей свитой.
– А ты кто? – спросил меня Матвей, не выходя из образа.
– А я воин, – не растерялся я.
– На колени перед королём, воин, – властно потребовал от меня этот сопляк.
– Не хочу я становиться на колени, – ответил я.
– На колени перед королём! – взвизгнул Матвей.
– На колени перед королём! – загрохотали ребята. Молчали только некоторые девочки и Фома.
– Ты не король, – рассмеялся я. – Ты просто мальчик.
– Нет, я король! – возмутился Матвей. – Скажите ему, что я король!
– Он король, – кивнул один из ребят.
– Да, король, – согласился второй.
– Король-король, – пробормотали ещё несколько человек.
– От того, что несколько идиотов признали твою власть над собой, ты ещё не стал королём! – пафосно произнёс я фразу, которую намедни слышал в каком-то фильме.
– Видишь корону? – Матвей указал на корону, которую сделала ему гувернантка из папье-маше. – Я король!
– Да? – позволил себе не поверить я. – Ну-ка, дай посмотреть!
– Нет! – крикнул Матвей, но уже было поздно: я успел сорвать корону у него с головы и теперь внимательно её рассматривал, – сделана она была действительно на славу. – Отдай! – Матвей попытался вырвать у меня свой символ власти и с силой ухватил за корону. Кусок картона остался у него в руках, – корона была порвана. – Что ты наделал? – в ужасе спросил Матвей. – Ты порвал мою корону!
– Нет короны – нет короля! – провозгласил я.
Никто не повторил за мной этот лозунг, но я видел улыбки на глазах многих ребят: они уже не хотели играть с Матвеем в короля и его слуг. Они хотели играть на равных условиях…
Так я обзавёлся друзьями в старшей группе.
Пока я понимал всё это, Матвей привёл воспитательницу, которой уже успел наябедничать на меня.
– Ты зачем ему корону испортил? – строго спросила она.
– Да я взял посмотреть! – воскликнул я. – Я не думал, что он её у меня вырвет.
– Он порвал её! – крикнул Матвей. – Он специально её порвал!
– Нет, не специально! – крикнул я.
– Почему ты отобрал у него корону? – спросила воспитательница.
– Потому что хотел посмотреть.
– Ты что, не знаешь, что нельзя брать без спросу чужие вещи? – спросила воспитательница.
– А он кричал, что он король и говорил, что это потому, что он в короне. А я захотел посмотреть.
– Но корона порвалась.
– Я не специально.
– Нет, специально! – кричал Матвей. – Он специально! Он порвал её, потому что он злодей!
– Нет, Матвей, он не злодей, – улыбнулась воспитательница. – Просто Вася у нас революционер.
Я понятия не имел, что такое революционер, но было что-то тёплое в улыбке воспитательницы, и я понял: что бы это ни было, это не плохо.
А когда вечером воспитательница, смеясь, рассказала эту историю бабушке, я понял: революционер – это хорошо.
Когда мы с бабушкой возвращались домой, я рассказывал ей, что случилось на самом деле. Бабушка сказала, что так делать нельзя, и я никогда больше так не делал. Она не сердилась, и всё было хорошо, но я чувствовал обиду: Матвей называл себя королём, он действительно верил в это… и, что хуже всего, другие ребята тоже верили в это. Матвей не имел никакого права помыкать своими товарищами, – они сами своим подчинением дали ему это право, ведь власть – это в конечном счёте способность убедить всех в своём праве диктовать свои условия остальным.
Тогда я не понимал всего этого и просто чувствовал грусть от того, что какой-то сопливый хмырь господствует над нормальными людьми, а они согласны верой и правдой служить ему. Только один Фома не поверил в то, что Матвей король.
Я поделился своими мыслями с бабушкой.
– Это неправильно, – согласилась она. – Но люди всегда сами решают, покоряются ли они ярму или живут свободно.
– Но ведь же он не король! – возмущённо воскликнул я. – Почему тогда все его слушают.
– Потому что они верят в то, что он король.
– А я – не верю!
– Тогда и не слушай его.
– Я тоже хочу быть королём, – до чего же, должно быть, капризно это тогда прозвучало!
Бабушка внимательно посмотрела на меня и ровным голосом произнесла:
– Ты не можешь быть королём. Королями становятся только старшие сыновья королей.
– Но ведь Матвею можно быть королём! – не уступал я.
– Матвею можно называть себя королём, – поправила бабушка. – Ты тоже можешь называть себя кем угодно. Но это никак не влияет на то, кто ты есть.
– А кто я есть? Я просто мальчик.
– Ты Василий Скуратов. Твой дед был известным на весь Советский Союз художником, а твои предки происходят из древнего боярского рода. По факту рождения ты уже не просто мальчик – ты юный боярин, и в жизни тебя ждут великие дела.
Не знаю, что за сила была в словах моей бабушки, но я ей поверил.
Бабушка с детства привила мне любовь к чтению, водила меня в театры и музеи. А в декабре – на ёлки. Однажды дядя Гриша даже сводил меня на Кремлёвскую ёлку. Помню, там мне дали оранжевый чемоданчик с конфетами. Вроде бы – ничего сверхъестественного: просто пластиковая коробочка с ручкой и несколько конфет внутри, но до чего же это было здорово! Как мало, на самом деле, нужно ребёнку для того, чтобы быть счастливым.
Несмотря на то, что дяде Грише особенно не было до меня дела, я любил его. Он брат моего отца и внешне похож на него. Я был бы рад, если бы он заменил мне папу, однако в его планы это, видимо, не входило.
Он всегда был очень крутого нрава. Во многом, из-за этого нрава у него и не сложились отношения с папой. Дядя Гриша был ко мне строг, но всегда справедлив. Никогда не баловал, но проводить время с ним мне было приятно.
Он брал меня с собой на охоту, мы с ним ходили в бары и рестораны, ездили кататься на лошадях или роликовых коньках.
На пятый день рождения я получил в подарок от дяди двухколёсный велосипед, я не умел кататься на таком. Мы с дядей пошли во двор – рядом была школа. Мы отправились на школьный двор, где я сел на велосипед, а дядя Гриша держал меня за сидение сзади, чтобы я не упал. Я начал крутить педали, а он шёл рядом. Я крутил педали быстрее и быстрее, велосипед набирал скорость и дядя Гриша переходил на бег. После того как дядя совершил олимпийский забег в десять кругов вокруг здания школы, он отпустил сидение, и я продолжал ехать без его помощи. Так я научился кататься на велосипеде.
Когда мне было шесть лет, я узнал, что Деда Мороза не существует. Если для вас это новость, спешу вас расстроить, – увы, наш суровый мир устроен именно так.
Это было летом 1997 года. Мы с бабушкой были на даче, – она что-то готовила на кухне, а я мечтал в большой комнате нашего деревянного дома.
Я не помню, чего именно мне так сильно хотелось, но я ясно осознавал, что если я и могу рассчитывать на столь важный подарок, то не ранее, чем на Новый год или день
