подключился Уэсли. – Расскажи нам о мертвом поросенке в ванне.
Я усмехнулся с полным ртом, догадываясь, что имел в виду сын. Все не настолько жутко, как звучит.
– Ты о барбекю? – спросил папа. Он всегда готов плести всякие небылицы для внуков. Вот и сейчас положил вилку и откинулся на спинку стула, метнув задумчивый взгляд из-под нахмуренных бровей. Прежнее уныние разом испарилось. – Славные были времена. В этот дом и в этот двор набивалось больше людей, чем муравьев в муравейник. И вот мы пошли в свинарник, выбрали самого жирного борова, подвесили его на ремнях, достали большой зазубренный нож…
Мама перегнулась через стол и похлопала отца по плечу:
– Дорогой, может, опустим наиболее ужасные подробности?
– НЕТ!
Никогда до сих пор не слышал, чтобы мои дети выражались настолько однозначно, да еще и в унисон!
– Непременно расскажи нам ужасные подробности. – Уэсли бросил на бабушку виноватый взгляд, словно говоря «уж прости меня». – Кровь, кишки, внутренности и все прочее.
– Да! – повторил Мейсон.
– Кровавые кишки! – завопил Логан.
Папа расплылся в улыбке, «довольный, как Панч[3]», как он любил выражаться.
– Что ж, только позвольте сказать, что мы подошли к делу серьезно, а лично я предпочитал все делать быстро. Я любил своих свиней и никогда не причинил бы им вреда, но чем тогда прикажете кормить детей? А в тот день нам пришлось угощать прокля… э-э… прорву родни. И да, от крови и кишок никуда не денешься. К тому времени, когда несчастного борова отправили в печь, на мне не осталось ни дюйма, который не был бы загваздан.
– А какое отношение ко всему этому имеет ванна? – спросила Хейзел. С таким же невинным лицом, как в тот день, когда мы ее удочерили.
– Старая чугунная ванна, в которой мылся еще отец вашей бабушки? – Папа имел в виду деда Финчера, чей призрак обитал на чердаке; факт, который никто всерьез не оспаривал. – Ее хранили в сарае, на всякий случай. Идеальная вещь для разделки свиньи, даже сток имеется. Обратите внимание, все происходило на крыльце. – Папа развернулся на стуле и махнул рукой в сторону задней двери, ведущей к месту умерщвления борова. – Да. Прямо там. Дети мои, я надеюсь, вам никогда не придется услышать визг забиваемой свиньи.
– Ну ладно, хватит, – заявила мама. – Покончим с историей про ванну. Кому еще свиной запеканки?
Все в унисон затрясли головами, кое-кто беззвучно промямлил «нет, спасибо». Я пожал плечами и вежливо смирился с очередной добавкой. В конце концов все сдались и позволили наполнить тарелки; скоро наступил вышеупомянутый момент – мы сидели, откинувшись на спинки стульев и поглаживая животы, твердо уверенные, что больше никогда, никогда в жизни не ощутим голода.
– Бабушка, – предложил Уэсли, – тебе нужно вести кулинарное шоу на телевидении. Так вкусно готовишь, просто ж… а слипается.
Слово сорвалось с языка сына прежде, чем он понял, что сказал. Уэсли посмотрел на меня, и я в ответ посмотрел на него. Затем он перевел взгляд на бабушку, на дедушку, и они тоже посмотрели на него. Хейзел разинула рот, так что он напоминал пещеру. Мейсон не донес до рта картофельное пюре с подливой, и оно шлепнулось обратно на тарелку. Логан рассеянно выковыривал что-то из носа – или, наоборот, что-то туда запихивал.
Мама усмехнулась, стараясь сгладить неловкость. Папа мотнул головой, пряча ухмылку. Уэсли покраснел и забормотал:
– Прошу прощения. Я хотел сказать «попа слипается», но решил, этого недостаточно, чтобы воздать должное бабушкиному ужину.
Несколько секунд мы сидели, обдумывая столь невнятное объяснение.
Папа снова мотнул головой, пробурчал что-то примирительно, а затем встал и начал собирать со стола посуду. Все немедленно бросились помогать.
Пока мы с Уэсли несли на кухню стопки тарелок, я накинулся на него.
– Перед моими родителями! Как это понимать?
Я просто не придумал, какую выволочку устроить сыну, чтобы не прослыть старым ворчуном.
– Да ладно тебе, пап. Наш дедушка фермер. Ты считаешь, он не употребляет всякие такие слова? Допустим, если его… укусила корова?
– Корова? Укусила?
– Ну, не знаю. Или трактор переехал цыпленка. Или еще что-то в этом роде.
Я тяжко вздохнул.
– Ты меня разочаровал.
Уэсли стряхнул тарелки над раковиной и отправил в посудомойку.
– Наверное, мне нужно почаще играть на телефоне в ферму.
– Дважды разочаровал.
– Или бросить школу и стать фермером.
– Пожалуйста, прекрати.
И тут в дверь позвонили. Все разом посмотрели вверх, словно ожидали, что с визитом явится сам Господь Бог.
– Наверное, тетя Эвелин, – предположила мама.
Все любили мою сестру – не меньше, чем мамины вкусности, – и потому разом бросились открывать. Даже стул опрокинули.
4
Нет, это оказалась не тетя Эвелин.
Папа открыл дверь. Я стоял за его плечом и сквозь стекло и москитную решетку увидел незнакомого человека. Петли издали резкий скрипучий звук, дверь распахнулась полностью. Гость отступил от порога, позволив лучше рассмотреть себя. Явно весь на нервах – все мышцы и загорелая кожа напряжены; стоит, потупившись, словно явился сознаться в ужасных прегрешениях.
– Я могу вам помочь? – спросил папа.
Незнакомец потоптался на месте, по-прежнему не поднимая глаз и перебирая кончиками пальцев, будто играл на музыкальном инструменте. На вид лет тридцать пять, возможно, ближе к сорока. Точнее сложно определить – лицо и шея мужчины терялись в кустистой бороде. Русые волосы были тщательно зачесаны на одну сторону и щедро смазаны маслом, так что голова сияла, словно бронзовая.
– Сэр? – папина интонация сменилась на решительную. Он давал визитеру понять, чтобы тот поскорее объяснил причину своего присутствия здесь, иначе ему грозят неприятности.
Мужчина наконец поднял взгляд. Таких темных глаз я еще не видел. Белки влажные, лицо отекло – он недавно плакал?
– Я… простите меня, – забормотал он. – Я никому не причиню вреда. Никому, сэр.
– А что, черт побери, вы делаете на моей веранде? – папин голос звенел предчувствием беды; оно повисло в воздухе, как заплесневелые портьеры. – Или мне вызвать полицию? – Он слегка толкнул меня локтем, словно намекая позвонить или хотя бы достать телефон и сделать вид, что звоню. Я послушно засветил экран.
– Нет, сэр! Пожалуйста! – взмолился незнакомец. – Я никому не причиню вреда. Я сам тот, кого обидели! – выкрикнул он с такой серьезностью, что на шее вздулись жилы, а борода затряслась. – Пожалуйста, мне просто нужно… кое о чем позаботиться. У меня нет оружия – можете проверить.
Отец повернулся ко мне. Некоторое время спустя я понял бы выражение его лица лучше. Сожаление, почти мольба, но к тому же и изрядная доля неискренности, словно у нанятого за деньги бездарного актера.
– Папа, ты же
