утро она простояла на фасовке, — в предыдущую смену все позаканчивалось, и девчонки скинули пополнение запасов на неё. После обеда пошли люди, нужно было помогать на кассе, бегать на склад, помогать ребятам собирать заказы. На обед она успела съесть два маленьких яблока и купить свои любимые конфеты — чернослив в шоколаде, и жевала их весь день, растягивая, ведь в коробочке было всего семь штук.
За дверью у соседей снова стоял гам из голосов, звуков телевизора, шума воды и топота — обычная вечерняя музыка. Вета отперла дверь и сразу же попала в тишину, будто нырнула под воду. В квартире темно, тихо, только тускло светится лампочка в аквариуме и трубка побулькивает пузырьками. Как хорошо, можно отдохнуть, завтра выходной — Вета работала на прошлой неделе семь дней подряд — нужно было заменить заболевшую коллегу, — и теперь могла отдыхать четыре дня: дали мини-отпуск. Переодевшись, хотела поужинать, потом попить кофе со своим любимым миндальным молоком, и застыла перед холодильником — хотела же зайти в магазин! Так с ней бывало время от времени — наметила план, куда пойти и что сделать, но задумывалась и шла на автомате, не меняя привычного маршрута и напрочь забыв, куда хотела зайти. Так не пойдёт, завтра утром молоко точно будет нужно. Придётся идти. «Ида, я спущусь в магазин, тебе нужно что-нибудь?» — «Ой, как хорошо, что ты позвонила! Купи пожалуйста ванильный сахар. И сметану. И забегай на чай.»
Накинув толстовку с капюшоном, Вета закрыла дверь, вызвала лифт. Он остановился этажом выше, кто-то зашёл. Ну почему надо именно тогда, когда она едет? Вета не любила с кем-то пересекаться в лифте. Слишком мало пространства, слишком близко. Бррр.
— Веточка, привет, — начала баба Катя, и Вета поняла, что теперь она не остановится, и не ошиблась.
— Ты кудай-то, в магазин? Я вот тоже сидела-сидела и решила спуститься, дай думаю молочка куплю, да корма котику, а то завтра может никуда не пойду, голова гудить, наверно дожжь будет, аж кости ломит, я его всегда чувствую.
— Я тоже за молоком, — улыбнулась Ида, и тут же пожалела, что вообще открыла рот.
— О, как хорошо, вместе и пойдём! Тут Ида, слышала, бабе Лизе ходить уколы ставить, ну какая молодец, и детей полный дом, и работает, а никогда не откажет! Всё бегает, бегает, бедняжка, с ногою своей, хромает, а ничего! И с собакой погулять, и детей куда отвести. И в магазин — всё сама! Дай ей бог здоровья. Муж-то, негодник, небось помоложе да покрасивей нашёл, а она с тремя мучится, тянет их, на трёх работах вертится. Он мне сразу тогда не понравился, муж энтот, а она аж троих от него, все тогда говорили, мол, куда им, не потянут, он мужик не хозяйственный, что починить — она по соседям бежит, да и стыдно ей наверно срамить его, что не умеет, а что делать! Эрик вон, старший, всё шатается где-то, не дай бог в отца пошёл. Младшенький-то, в очках вон, бледный всё какой-то смотрю, книжки всё читает сидит. А Регина-то, невеста совсем, как выросла! Ой, ну ладно, ты иди, Веточка, не буду тебя больше задерживать.
— До свиданья!
Вета метнулась к полке с молоком, по дороге схватила сметану и сахар, и скорей — к кассам. Как же она не любила эти разговоры. Бабушки были по сути своей безобидные и говорили всё по-простому, как есть. Но как же это было… искажённо, что ли. Хотя, казалось бы, вот она, правда, как есть. Бесхитростно. И в то же время так убого. Да, муж непутёвый, да, тянет детей, хромая, не отличается модельной внешностью и прочее. И в то же время — всё совсем не так. Вета чувствовала себя буфером между этой суровой реальностью и чем-то другим, более настоящим, глубоким. Об одних и тех же людях можно было сказать совершенно по-разному, и это зависело не от них, а от тех, кто именно на них смотрел. Бабушки смотрели однобоко, они привыкли к лишениям, к проблемам, они сами «тянули» всю жизнь. Но Вета помнила свою бабушку, и она не была такой. Она была больше похожа на Вету — никогда не осуждала людей за спиной, всегда как бы оправдывала их, стремилась сказать что-то хорошее, перевернуть лучшей стороной. И Вета впитала это с самого детства, это отзывалось в глубине её души — создать лучший мир вокруг, не обманывая себя при этом, но и не становясь ядовитым и сокрушающимся по любому поводу страдальцем.
Ида как всегда возилась на кухне.
— Через час будет пирог.
Ида принялась рассказывать, как прошёл день, ни на секунду не переставая суетиться на маленькой кухне. Вета сидела на стуле, взгромоздив себе на колени послушного Бинго, тискала ему уши и почесывала спину. Он покорно лежал и посапывал от удовольствия. Попугай в клетке сидел на жёрдочке, чистил перья, иногда почирикивал, или дремал, приоткрывая один глаз. Его так и звали — Попугай, дети дружно решили, что оригинальнее имени не придумаешь.
— Мы с ребятами делаем макет озера, меня назначили главным, — сказал вошедший в кухню Марик и водрузил на стол большой макет из куска картона, на котором было сооружено озеро из застывшей краски, смешанной с чем-то вроде лака, в окружении песчаных берегов, невысоких гор и деревьев.
— Как красиво! Это вы все вместе сделали? — спросила Вета.
— Да, мне поручили выбрать материалы, чтобы получилось всё как настоящее, и мы все вместе делали его на уроке природоведения. Мы старались.
— Вы молодцы, это правда очень реалистично! — похвалила Вета. Макет и правда был красивый, сделанный аккуратно и со вниманием к мельчайшим деталям. Ида довольно поглядывала на сына, — она гордилась Мариком и была рада, что он тянется к знаниям, что не нужно заставлять его делать уроки, и самое главное — что он не изгой, дети с удовольствием общаются с ним и уважают его знания, наверно, потому что в нём отсутствовала тяга к хвастовству и задаванию, как это часто бывает у всезнаек. Он был очень дружелюбным и юморным.
Взяв на руки Бинго, Вета пошла в комнату. Эрик валялся на диване, Регина сидела за столом и что-то рисовала на руке чёрной ручкой.
— Татуировку хочет, — усмехнувшись, шепнул Эрик, нагнувшись к Вете. Он взял у неё Бинго и начал тискать его, подбрасывая вверх и щекоча, будто ребёнка.
— Кто у нас такой старенький, ушастенький, толстенький? — приговаривал он, и Вете всегда было странно слышать подобное от взрослого парня, будто он
