освещал землю призрачным светом. Я ждал уже около часа, но ничего не происходило. Прислонившись спиной к высокой кокосовой пальме, я незаметно уснул.
Через какое-то время я проснулся. Готов поклясться, это случилось не из-за какого-то шума. Я осмотрелся. Всё было спокойно. Тихий ветерок с моря колыхал листву. Я присмотрелся к могиле Лафортюна. В ней что-то изменилось. Земля вспучилась, как будто её что-то выдавливало снизу.
Я вскочил на ноги и вскинул мушкет. Комья земли выворачивались, обнажая костлявые руки, тянущиеся вверх. Деревянный крест качнулся и упал.
Фигура мертвеца поднялась из могилы. Земля и песок сухими потоками сыпались с его тела. Казалось, провалы его глазниц, забитые песком и трухой, уставились прямо на меня.
Освободив наконец ноги из рыхлой земли, скелет зашагал прямо ко мне хромающей походкой. Костлявые руки свисали вдоль тела. Когда он приблизился ко мне на расстояние в несколько ярдов, я выстрелил. Клубы едкого дыма на мгновение скрыли мертвеца от моих глаз. Но стоило белому облаку рассеяться, как он уже был в нескольких футах от меня. Теперь я на личном опыте убедился — пули не наносят нежити никакого вреда.
Тогда я бросился бежать. У меня оставалось одно укрытие — хижина. Добежав до полукруга из костров, я судорожно начал высекать огнивом огонь на заранее приготовленную охапку сухой травы. Вскоре огонь затрещал в импровизированном факеле, и я быстро разжёг все пять костров. Дров в каждом костре должно хватить на несколько часов.
Сам я, укрывшись в хижине, запер дверь тяжёлым засовом. Перезарядив мушкет, я стал ждать, наблюдая через щель между досками двери. Хоть пули и были бесполезны, всё же тяжесть оружия в руках добавлял мне уверенности.
Минуты казались мне часами. Наконец в свете костров показался Лафортюн. Он не спеша ковылял прямо к хижине. Но, приблизившись к линии костров, мертвец остановился. Между кострами было достаточно места, чтобы пройти между ними, но француз стоял. Казалось, он знал, что я наблюдаю за ним, и смотрел своими пустыми глазницами прямо на меня.
Далее произошло то, чего я совсем не мог ожидать. Прямо из тьмы вынырнул ещё один силуэт. Затем ещё один. Ещё и ещё. Новые и новые мертвецы приближались к пылающим кострам и замирали в нескольких метрах от огня. Среди них я сумел разглядеть обезображенных женщин в истлевших соломенных юбках, которые носят туземцы; стариков с редкими седыми волосами на оголённых черепах; а также множество мужчин, обнажённых или в сгнивших повязках, свисающих лохмотьями. Вся эта орава мертвецов неподвижно замерла в свете костров, как будто чего-то ожидая.
От увиденного мне стало дурно, я отшатнулся от двери, обхватив голову руками. Меня охватила паника. Эта хижина стала моим убежищем, но вдруг этой ночью она станет моей могилой? Чего они ждут? Почему не подходят?
Я снова прильнул к двери. Три десятка мертвецов продолжали стоять в зловещем безмолвии. Тени от огня плясали на жёлтых костях.
Время тянулось долго. Наконец произошло то, чего я опасался больше всего. Внезапно небо взорвалось раскатами грома. В воздухе потянуло прохладой. Я с ужасом подумал: «Сейчас будет дождь!». Дожди — частое явление в тропиках, но до чего роковым оно стало для меня в ту ночь.
Через несколько минут на землю обрушились тысячи крупных капель. Мои костры с шипением погасли почти мгновенно. Что ж, их всё равно бы не хватило на всю ночь, но я слишком рано лишился своего огненного рубежа. До рассвета ещё долго, а без огня и света я ощущал полную беспомощность.
Как только последние угли погасли, тьма скрыла от меня силуэты мертвецов. Я силился рассмотреть хоть что-то, вглядываясь в темноту. Вспышка молнии на мгновение осветила пространство перед хижиной. Мертвецы были совсем близко, в нескольких шагах от двери. Я судорожно стал искать способ защититься. Мушкет мне не поможет. Что тогда? Огонь! Теперь я знал, что мертвецы боятся огня. Трясущимися руками я нащупал в темноте огниво, кресало и трут и принялся высекать искры. Пляшущие искорки издевательски быстро тухли. Я уже было отчаялся, как крошечный огонёк появился в ворохе трута. В ту же секунду на дверь обрушились удары костлявых рук. Я вздрогнул. Быстрее, свечи! Все свечи, что были у меня, были зажжены. Дверь ходила ходуном, ещё немного — и она слетит с хлипких петель.
В отчаянии я прижался спиной к двери, стараясь сдержать натиск мертвецов, и, держа в каждой руке по свече, бормотал все известные мне молитвы.
Не знаю, сколько времени это продолжалось, но я вдруг очнулся.
Я сидел на земляном полу хижины, прислонившись спиной к двери. В руках были зажаты огарки свечей. Ручейки воска застыли на моих пальцах.
В хижине было темно, но из щелей между дверными досками пробивался слабый свет. Я встал, сдирая с рук остатки свечей, и посмотрел через щель наружу. Никого. Взяв ружьё, я вытащил засов, открыл дверь и вышел. На земле, влажной после дождя, чернели кострища с недогоревшими поленьями. Небо уже светлело. Вокруг не было ни одного следа, кроме моих собственных.
Осмотревшись, я вернулся в хижину. Свечи сгорели, и на столе остались лужицы застывшего воска. Взяв бутылку с остатками рома, я сел на кровать.
Ещё одну такую ночь мне не пережить.
VI. Плот
Первое, что я сделал в то утро, это разжёг костёр и направился к могиле Лафортюна с лопатой в руках. Теперь я знал, что мертвецы появляются лишь ночью и исчезают с первыми лучами солнца. Но почему в этот раз их было так много?
Могила совершенно не изменилась со вчерашнего дня. Даже крест стоит так же, чуть наклонившись. Это значит, что мертвец не вылезал из-под земли. Но я же сам это видел. Могло ли это быть наваждением? Мороком? Мертвецы не оставляют следов, значит, это призраки, бесплотные духи. Может, они вообще не могут причинить мне вреда? Но, вспоминая о том, как они колотили и скреблись в дверь, мне не хотелось это проверять.
Погруженный в эти раздумья, я энергично работал лопатой. Вскоре инструмент наткнулся на грубую материю мешка. Разгрёбши землю, я вытащил мешок и потащил его к хижине, где уже вовсю потрескивал большой костёр.
Я решил сжечь кости Лафортюна, как он сам когда-то сжёг кости из пещеры, и, надеюсь, его дух навсегда покинет это место.
«Покойся с миром», — сказал я, бросив мешок с костями прямо в бушующее пламя. Влажная ткань сначала сопротивлялась жару лижущих её языков огня, но всё-таки с треском и шипением занялась, обнажая
