В последние несколько месяцев у Илидора росла уверенность, что он – единственный, кто может улететь из Донкернаса, не потеряв своего драконьего облика… но бежать ещё рано.
Илидор не знает мира за пределами Донкернаса, он просто не выживет, не спрячется от эльфов, которые будут его искать. Нужно изучать мир. Нужно понимать, куда он может податься, где и как затеряться.
Нужен план.
А пока нет ни знаний, ни пониманий, ни планов – остаётся молчать в тряпицу и терпеть.
Да, терпеть, набираясь опыта и усыпляя бдительность донкернасцев, – это было очень разумное решение, очень взвешенное, но когда эльф с бакенбардами звякнул цепью, тело Илидора вырвало управление у головы, врезало эльфу коленом в нос, боднуло второго эльфа в плечо и почти успело пнуть третьего, но из-за связанных за спиной рук его занесло, и оно с грохотом рухнуло на пол, едва не сломав себе крыло и ключицу.
Третий эльф тут же напрыгнул на дракона, прижал его локти к полу и, поскольку руки оказались заняты, попытался лягнуть его, но Илидор был быстрее, потому эльф хрюкнул, скрючился и временно выбыл из строя, жаль только хватку на локтях не ослабил.
Впрочем, другие двое уже очухались. По лицу и голове драконов бить избегали без особых на то причин: кто знает, что в этой голове сдвинется от удара, но пинков по рёбрам Илидору досталось изрядно, а он сумел ещё несколько раз лягнуть эльфа, который так с него и не слез. В конце концов дракона угомонили, застегнули на его лодыжках кольца вмурованных в стену кандалов с длинной цепью – ходи по машинной сколько влезет, как будто дракон только и мечтает, как бы подойти к машинам поближе и потрогать их. Отвесили ещё несколько пинков.
Руки развязали. Обездвиженный дракон наедине с машинами может и умом рехнуться, а кому нужно такое счастье? Несколько лет назад после ночи в машинной спятила снящая ужас Граххарат, причём она повредилась умом так тихо, что это обнаружили лишь через несколько месяцев, когда множество магов и учёных было вымотано до состояния полной невменяемости – кто ночными кошмарами, кто постоянной сонливостью, а кто, наоборот, бессонницей. Всё это начиналось настолько исподволь и развивалось так медленно, что эльфы даже не заподозрили вмешательства, а обвиняли то пасмурную погоду, то полнолуние, то слишком пряные специи из последней поставки, а потом проблемы со сном настолько всех измотали, что отупевшие учёные и маги даже не пытались что-то сделать, кроме как выспаться или проснуться, и не очень-то понимали, насколько Донкернас не в порядке.
У обезумевшей Граххарат нарушилась связь с родовой магией, и драконица не потеряла голос вместе с драконьей ипостасью, что должно было случиться со всяким нарушившим Слово драконом. Илидору совершенно не хотелось вспоминать, что произошло с Граххарат, когда всё вскрылось.
…Уходя, эльфы забрали фонарь. Глаза золотого дракона постепенно привыкали к темноте, из стен и потолка понемногу прорастали детали машин.
Какой кочерги, думал Илидор, тоскливо глядя на висящий под потолком ковш. Какой кочерги эльфы не хотят договориться с драконами как с равными? Конечно, по доброй воле никто не позволит проводить на себе опыты и не станет выжигать ядом целые поля просто потому, что это в интересах донкернасского домена, но ведь далеко не все драконы нужны для опытов или выполнения каких-нибудь мерзких заданий, а шпыняют эльфы всех одинаково. К чему этот бессмысленный расход энергии, верёвок и эльфских зубов?
За двести лет донкернасцы воздвигли огромные надстройки над своим любимым тезисом: «Разум драконов неполноценен, и роль эльфов – вести их к свету, пусть драконы и сопротивляются». Даже при большом желании уже, наверное, не изменить привычного поведения и привычных отношений с драконами, как нельзя перестроить замок и поменять жизнь в нём так, чтобы не низводить драконов до положения зависимых.
Да и желанию такому взяться неоткуда. Выбитые зубы сподручников – всяко дешевле, много ли дела до них учёным и магам Донкернаса? Стать сподручником – почётно и прибыльно, желающие всегда найдутся.
От стены справа отделилась шипастая пластина и начала медленно надвигаться на Илидора.
– Ерунда, – сказал ей золотой дракон. – Ты не можешь двигаться. Это всё в моей голове.
Пластина замерла и принялась покачиваться, словно решая, как же ей теперь поступить. Илидор закрыл глаза. Просто не нужно смотреть на машины, они ничего ему не сделают, они ведь не живые, как те, другие, которые делают гномы–механисты в горах Такарона. Если сидеть вот так, с закрытыми глазами, то можно представить, что здесь вообще нет машин, и можно даже подремать до утра. Ничего страшного, просто неудобно, но совсем не страшно.
Золотой дракон поёрзал, пытаясь устроиться так, чтобы стена под его плечами и крыльями сделалась не очень холодной, а пол под задом – не очень твёрдым. Печальный звяк цепей сопровождал каждое его движение, и от их тяжести ноги казались чужими.
Завтра утром он найдёт Куа и оторвёт ему хвост, а потом выбросит оторванный хвост и всего остального Куа в Далёку, самое глубокое озеро Айялы, чтобы их никогда не нашли… хотя нет, озеро Далёка в этом году почему-то больше похоже на канаву, страдающую повышенным грязеобразованием. Илидор прикинул, получится ли зарыть Куа в грязь достаточно глубоко, чтобы его не обнаружили, и чтобы вонь от разлагающегося дракона не перебила вони от самой грязи. По всему выходило, что не получится, и тогда Илидор начал думать, как бы оторвать Куа хвост, а потом попросить его принять человеческий облик: закопать в грязь человека ведь проще, чем дракона.
Из-за дверей послышался приглушённый рык, не очень громкий, но пробирающий до вибраций внутри хребта, – в какой-то из камер не спал дракон – и от неожиданности Илидор открыл глаза.
Шипастая пластина теперь висела в воздухе почти вплотную к нему, у левого плеча, а вместо стены за ней выросла огромная машина, к которой пластина была приделана целой системой толкающих сочленений.
– Чушь, – сказал этой конструкции Илидор и сам себе не поверил.
Дракон вдали глухо выл. От машины отделилась многорядная проволочная сетка, рывками поехала к Илидору. Он стиснул зубы и смотрел на её приближение, не мигая. Сетка мелко дрожала и звякала, пахла холодным металлом и чуть-чуть – ржавчиной.
Илидор знал, что она не сможет коснуться его, потому что её просто нет рядом, она не так близко. Это игра его воображения, звёздного света из окна и, быть может, отголосков магии всех тех драконов, которые живут в камерах южного крыла. И ещё, наверное, хаотической магии драконышей, которые пока не умеют менять ипостась на человеческую, – детское крыло не так уж далеко.
Словом, чушь.
Звёздный свет перетёк по ячейкам, когда сеть нависла над Илидором, пара хлопьев ржавчины упала то ли на пол, то ли ему на штаны, в темноте не разобрать. Потом всё затихло: машины, дракон за дверью, шум крови в ушах Илидора, и он вдруг понял, что уже кочерга знает сколько времени не дышит, только затравленно смотрит на металлическую сетку, распластавшись по стене. Крылья плаща так плотно обхватили бока золотого дракона, что он едва мог пошевелиться.
