На протяжении многих лет судебно-медицинская лаборатория ютилась на пятом этаже здания, находившегося в ведении «Ля Сюрте де Квебек», или сокращенно СК, – полиции провинции Квебек. Полиция занимала остальные этажи, кроме двенадцатого и тринадцатого. Здесь раньше размешались мой кабинет и место содержания под стражей заключенных. Морг и помещение для вскрытия находились в подвале.
Власти Квебека недавно выделили несколько миллионов на реконструкцию здания. Тюрьму переместили, и теперь судебно-медицинские и криминологические лаборатории располагались на двух верхних этажах. Прошло уже несколько месяцев с нашего переезда, но я до сих пор не могла поверить, что это не сон. Из моего нового кабинета открывался впечатляющий вид на реку Святого Лаврентия, а лаборатория была выше всяких похвал.
По пятницам уже к половине четвертого обычная рабочая суета и суматоха начинали сходить на нет. Двери одна задругой закрывались, и армия деловито снующих туда-сюда специалистов и лаборантов таяла на глазах.
Повозившись с ключом, я зашла в свой кабинет и повесила куртку на деревянную вешалку. На столе лежали три белых бланка. Сначала я прочитала тот, на котором стояла подпись Ламанша.
Довольно часто я начинаю знакомиться с делом с «Запроса антропологической экспертизы». Заполненный ходатайствующим патологом, запрос содержит данные, важные для составления плана предстоящего исследования.
Я быстро пробежала глазами правую графу. Номер лаборатории. Номер морга. Номер по полицейской картотеке. Номер истории болезни и регистрационный номер дела. Тело снабжено биркой и сдано на хранение, пока колесики правосудия набирают ход.
Потом я переместилась в левую колонку. Патолог. Коронер. Следователь. Насильственная смерть – последнее вмешательство в человеческую жизнь, а те, кто расследует ее причины, – последние назойливые зеваки, вторгающиеся в смятая святых. Хотя меня и саму можно отнести к их числу, всегда становится немного не по себе от того равнодушия, с которым судебная система подходит к расследованию причин смерти человека. Пусть даже чувство отстраненности необходимо ради сохранения эмоционального равновесия, я так и не смогла избавиться от мысли, что жертва заслуживает более заинтересованного, личного отношения.
Я просмотрела краткую сводку установленных фактов. От тех сведений, которые мне сообщил по телефону Ламанш, они отличались только в одном пункте. На данный момент уже удалось восстановить двести пятнадцать остатков плоти и костей. Самый большой весил пять килограммов.
Так и не прочитав остальные бланки, и не прослушав кучу скопившихся телефонных сообщений, я отправилась на поиски директора.
Мне редко доводится видеть Пьера Ламанша в обычной одежде, на нем всегда белый лабораторный или же зеленый хирургический халат. Не могу представить, как он смеется или закутывается в плед. Угрюмый и в то же время сердечный, неизменно учтивый, Ламанш всегда был самым лучшим из всех известных мне судебных патологоанатомов.
Сквозь стеклянный прямоугольник в двери я увидела Ламанша, сидящего в своем кабинете. Стройная фигура склонилась над письменным столом, заваленным бумагами, газетами, книгами и грудой личных дел, требующих первоочередного внимания. Я постучала, он поднял голову и жестом пригласил меня войти.
В кабинете витал легкий аромат трубочного табака, повсюду сопровождающий и самого Пьера. У него особенная манера неслышно приближаться, так что временами я узнаю о его присутствии лишь по этому запаху.
– Темперанс? – Он всегда произносит мое имя с ударением на последнем слоге, так что оно прекрасно рифмуется со словом «France». – Спасибо, что так быстро приехали. Пожалуйста, присаживайтесь.
Безупречный французский, без всяких разговорных сокращений, и ни единого словечка на арго.
Мы сели за небольшой столик рядом с письменным столом. Там лежала кипа больших коричневых конвертов.
– Знаю, сейчас уже слишком поздно, чтобы приступать к исследованию, но, возможно, вы захотите сегодня же войти в курс дела.
Лицо Ламанша было испещрено множеством длинных вертикальных складок. Он вопросительно посмотрел на меня, глубокие морщины вокруг глаз удлинились и сошлись к середине.
– Да. Конечно.
– С чего бы вы хотели начать, с рентгенограммы? – Он махнул в сторону конвертов, затем потянулся к письменному столу. – Вот фотографии с места обнаружения трупов и запись, сделанная во время вскрытия. – Ламанш протянул мне стопку небольших коричневых конвертов и видеокассету. – От тех двух байкеров, которые доставили бомбу к клубу «Гадюк», практически ничего не осталось, их внутренности разметало на значительное расстояние от места взрыва. В основном то, что удалось обнаружить поисковой группе, прилипло к стенам или застряло в кустах и в ветвях деревьев. Поразительно, но самые крупные фрагменты удалось найти на крыше клуба. На одном лоскуте кожи с грудной клетки частично сохранилась татуировка, это может оказаться полезным для установления личности погибшего.
– А что с водителем?
– Сегодня утром умер в больнице.
– Стрелок?
– Взят под стражу, но рассчитывать на его показания не стоит. Он скорее пойдет в тюрьму, чем расскажет что-нибудь полиции.
– Даже если дело касается конкурирующей группировки?
– Как только он заговорит, его можно считать покойником.
– Удалось ли обнаружить зубы или пальцы?
– Нет. – Ламанш устало провел рукой по лицу, приподнял и опустил плечи, затем постучал пальцами по колену. – Боюсь, нам не удастся рассортировать все имеющиеся ткани.
– Мы можем сделать анализ ДНК?
– Вам доводилось когда-нибудь слышать имена Рональда и Дональда Вайланкуртов?
Я отрицательно покачала головой.
– Братья Вайланкурты, Ле-Клик и Ле-Клак. Отпетые бандиты, члены «Дикарей». Несколько лет назад один из них участвовал в уничтожении некоего Клода Дюбе по прозвищу Резак. Не помню только, какой именно.
– Полиция считает, что эти два байкера и есть Вайланкурты?
– Да. – Его грустные глаза встретились с моими. – Ле-Клик и Ле-Клак – однояйцовые близнецы.
К семи часам вечера я уже почти все просмотрела, осталась только видеозапись. Воспользовавшись лупой, скрупулезно исследовала множество фотографий с изображениями фрагментов костей и кровавых комков всевозможных форм и размеров. Снимок за снимком, и на каждом стрелки, указывающие на красные и желтые сгустки, усеявшие траву, запутавшиеся в ветвях, расплющенные о шлакобетонные блоки, о стекло, о рубероид и гофрированный металл крыши.
Останки доставили в морг в больших черных пластиковых мешках, в каждом находилось несколько герметично закрытых полиэтиленовых пакетов. Каждый пакет был пронумерован и содержал рассортированные части тела, землю, ткани, металл и неопознанный мусор. Сделанные во время аутопсии фотографии сменялись одна за другой: на одних мешки еще закрыты, на других зафиксированы небольшие полиэтиленовые пакеты, сложенные на столах для вскрытия, далее следовали снимки содержимого, рассортированного по категориям.
