войны. По официальным данным, удельный вес личных подсобных хозяйств колхозников в валовой продукции сельского хозяйства страны достиг максимума (20,2 %) в 1946 году, а затем, несколько снизившись под давлением государства, все равно находился на высоком уровне. В 1949–1951 годах он составлял в среднем около 18 %[35]. При этом, как и прежде, приусадебные хозяйства колхозников составляли незначительную часть посевных площадей колхозов — 4,5 % в 1951 году[36]. Однако, используя эти клочки земли, частные хозяйства колхозников оставались важнейшими производителями многих видов сельскохозяйственной продукции, прежде всего животноводческой. Например, в личных хозяйствах колхозников в 1952 году содержалось 45 % всех коров, имевшихся в стране, а в колхозах только 32 %[37].
Логика предпринимательской деятельности толкала крестьян на расширение частных хозяйств сверх ограничений, предусмотренных законом. В деревне, несмотря на контроль и давление со стороны государства, постоянно существовали элементы теневой экономики. Распространение получила нелегальная аренда колхозных земель под частные хозяйства. Крестьяне-арендаторы расплачивались с колхозами определенным количеством произведенной продукции. Такой подрядный способ ведения коллективного хозяйства повышал производительность[38].
Однако государство, прежде всего по идеологическим мотивам и вопреки очевидной экономической логике, считало подобные отношения неприемлемыми. Частные крестьянские хозяйства находились под сильнейшим налоговым прессом. Периодически проводились кампании против «разбазаривания колхозных земель». Они наносили сильные удары по индивидуальным крестьянским хозяйствам и сокращали количество продовольствия в стране[39]. Ограничение частных крестьянских хозяйств было важным фактором вспышек голода и хронических продовольственных трудностей[40].
Существенный дефицит промышленных товаров служил почвой для теневой экономической активности ремесленников, объединенных в структуры промысловой кооперации, а также тех, кто работал индивидуально. Кустари занимались мелким ремонтом, шили одежду и обувь, производили некоторые продукты питания, в частности кондитерские изделия и т. д. Их деятельность жестко регламентировалась государством. Например, одежду и обувь разрешалось шить только на заказ, но не для продажи. В борьбе с такими ограничениями складывалась теневая экономика под крышей промысловой кооперации.
При Сталине в ней действовали так называемые «кустари-подпольщики», которых исследователи считают прообразом «цеховиков» периода позднего социализма. Они лишь формально числились членами промысловой кооперации, используя ее как легальное прикрытие. Такие предприниматели были нацелены на изготовление для рынка дефицитных товаров, в число которых входило тогда большинство предметов повседневного потребления. Для производства нередко привлекались сырье и материалы, похищенные на государственных предприятиях[41].
Как показали исследования в архивах, спрос на изделия и услуги частников особенно сильно вырос в годы войны, когда государство резко сократило свое участие в производстве товаров широкого потребления. Отчасти компенсируя рыночный спрос, мелкие частные предприниматели производили одежду, обувь, некоторые продукты питания. Для республик Средней Азии и Закавказья были характерны частные кафе и гостиницы. Все эти виды мелкого предпринимательства получили столь широкое распространение, что финансовые органы на местах и в центре после войны начали лоббировать их легализацию с целью обложения налогами. Однако эти проекты не получили поддержки высшего руководства страны и были осуждены как политически вредные. Кооперативные структуры и индивидуальные предприниматели подверглись массовым чисткам, включая аресты[42]. Однако нелегальное производство товаров широкого потребления нельзя было искоренить, поскольку оно выполняло важную роль частичного насыщения рынка в советской дефицитной системе.
Как утверждают исследователи, в отличие от 1930‐х годов, когда к уголовной ответственности привлекались в основном кустари-одиночки, в 1940‐х годах наблюдалось укрупнение и усложнение теневых кустарных производств. Часто формировались «организованные группы кустарей-подпольщиков, имеющие орудия производства, использующие наемную рабочую силу». Они сращивались с различными расхитителями, приобретали через них «сырье и материалы, похищенные с государственных предприятий».
Примером такой организации была группа кустарей-сапожников, ликвидированная в Ленинграде в 1951 году. В нее входили сапожники-кустари, работники артелей и складов, снабжавшие их похищенным сырьем, сотрудники комиссионных магазинов и спекулянты, осуществлявшие сбыт произведенной обуви, профессиональные уголовники, обеспечивавшие «безопасность» (как сказали бы мы сейчас, «крышевавшие» его), а также должностные лица контрольно-ревизионного аппарата учреждений ленинградской торговли, которые прикрывали деятельность организации — еще одна «крыша». Всего по делу проходили 23 человека[43].
Значительная часть продукции крестьянских хозяйств, промысловой кооперации и ремесленников-частников попадала на так называемые колхозные рынки, действовавшие на основании свободного ценообразования и не полностью подчиненные централизованному контролю. Эти рынки также были неизбежной уступкой сталинского государства реальностям социально-экономического развития, прежде всего в периоды кризисов[44]. В свою очередь, колхозные рынки были важной основой развития одного из самых многочисленных видов советского частного предпринимательства — торговли. Ликвидация частной торговли в период сталинского скачка в конце 1920‐х — начале 1930‐х годов привела к тому, что государственные магазины не справлялись с рациональным регулированием и без того скудных потоков потребительских товаров. Негибкость и злоупотребления государственной торговли и карточного распределения усугубляли дефицит[45]. В таких условиях частная торговля была загнана в подполье, но не исчезла совсем.
Частные торговцы преимущественно действовали в трех нишах советской экономической системы. Первая — реализация товаров крестьянских хозяйств, промысловых кооперативов и частных ремесленников. Вторая — перепродажа товаров из государственной торговой сети, которая приносила огромные прибыли благодаря значительной разнице цен в государственных магазинах и на свободном рынке. Третья — сбыт продукции, похищенной в государственных предприятиях.
На официальном советском языке деятельность частных торговцев называлась спекуляцией. Спекуляцией занимались две категории граждан страны: самодеятельные торговцы и работники государственной торговли. Огромное количество мелких самодеятельных спекулянтов скупали товары в городских магазинах, прежде всего в крупных и столичных центрах, которые обеспечивались лучше всего. Затем эти товары перепродавались на рынках, в местах несанкционированной торговли или через знакомых. Как правило, мелкие скупщики пользовались услугами работников государственных магазинов, которые за взятки обеспечивали продажу мелких партий товаров вне очереди. Нередко организаторами нелегальных сетей выступали и сами работники торговли. В этом случае государственные магазины, помимо легальной деятельности, выполняли функции перевалочных баз, через которые дефицитные продукты и изделия поступали в нелегальную сеть мелкой торговли[46].
Вместе с тем к середине 1940-x годов на советском черном рынке тоже складывались разветвленные организованные структуры. Их низшую ступень представляли мелкие уличные торговцы — «барышники», «золотари», «мясники» и др., действовавшие на рынках, «толкучках» и «барахолках», у магазинов, ломбардов, вокзалов и т. д. За ними стояли перекупщики-посредники, имеющие связи с другими регионами страны. В Ленинград, например, ввозились продукты питания из Прибалтики, а вывозились промышленные товары в Украину, Сибирь, Поволжье, Молдавию. Руководили этими структурами крупные спекулянты. Они организовывали процесс при помощи вовлеченных в дело работников транспорта, государственных торговых учреждений, карательных органов