надобно посадить сына в Новугороде в качестве княжеского наместника, оставив в Рюриковом Городище три сотни отборных дружинников для порядка и охраны.
— С собой я беру Федора, а ты, Олекса, и брат твой Андрей, останетесь наместниками в Новугороде, — объявил князь Ярослав. Видя, что сын собирается бурно запротестовать против такого решения, он строго прибавил: — Не перечь мне, Александр! Ты будущий князь и увидишь еще немало битв, но покуда мал ты возрастом, не тебе решать на какую сечу ты пойдешь! Посему выполняй моё веление: ты останешься на новугородском стольце и, покуда я не вернусь из похода, будешь заправлять дружиной и княжить от моего имени! И ежели по возвращению я увижу, что ты славно выполнил мое поручение, то, даю слово, в следующий поход ты отправишься по правую руку от меня.
Александр упрямо поджал губы и видно было, что не хочет он мириться с отцовским решением. Но князь-отец глянул на него столь выразительно, что благоразумие все-таки возобладало в мальчишке и он, слегка побледнев от огорчения, сел обратно на лавку.
Ярослав же, встав с кресла, дал знак своим советникам вместе с ним подойти к стене гридницы, где висел, растянутый на деревянной раме, большой пергамент, изготовленный из плотно прошитых и склеенных между собой нескольких кусков добротной воловьей кожи. В ширину пергамент достигал двух с половиной саженей, в высоту был не меньше полутора. На пергаменте этом были красной, синей и зеленой красками начертаны земли Новугородские вместе с её данниками и соседними княжествами. Недолго князь и бояре совещались, решая, каким путем им быстрее и проще будет добраться до границ Смоленского княжества. Выбрав одну из торговых дорог, проходящих между реками Двиной и Волагой, которая позволит не тратить время на переправу конницы через водную преграду, князь Ярослав отдал приказ поднимать дружину в поход.
Закончив совет, Ярослав распустил бояр и подозвал к себе одного из гридников — мужа, уже достигшего почтенного возраста и не слишком подходящего для поля брани, но известного своим глубоким умом и обширным пониманием княжеских дел.
— Тебя, Яким Матвеевич, ставлю я тиуном[1] при сыновьях моих Александре и Андрее. Разбираешься ты и в делах политических и торговых, потому обязываю я тебя следить крепко за исполнением моих указов в Новугородской Вольнице и учить уму-разуму моих отпрысков. Особенно учи Александра, пусть вникает в то, как дела княжеские ведутся и как надобно следить за исполнением законов!
Гридник земно поклонился своему господину и выдохнул:
— Благодарствую за такую честь, князь! Клянусь, не обману доверия и всё сделаю, как ты приказал!
Закончив раздавать указания, Ярослав, наконец, взглянул на сыновей.
— Нечего рассиживаться тебе, Федор. Дружина не станет ждать тебя одного! — обратился он к старшему сыну. — Чтобы завтра к условленному часу был ты готов и сидел на коне!
— Слушаюсь, батюшка! — пришлось Федору снова вскочить с лавки и раскланяться перед отцом.
Отец в сопровождении свиты покинул гридницу, а трое братьев остались одни. Александр поднялся с лавки и, хмуря брови да кусая сердито губы, приблизился к расписной карте. Замерев подле нее, он стал разглядывать линии и точки, обозначавшие границы княжеств, торговые пути, реки и волоки. В который уже раз он невольно подивился тому, насколько обширны владения Новугородской вольницы: от берегов Варяжского моря на западе и Дышючего моря на севере и до Югорских хребтов[2] на востоке. Переяславль-Залесский и принадлежащие ему земли смотрелись лишь маленькой кляксой по сравнению с владениями Новугородской республики!
— Только и глядеть на нарисованное тебе и остается, Олекса! Тебя ж отец с собой не берет! — заговорил вдруг Федор хвастливо, продолжая сидеть на лавке. — А я пойду во главе дружины с батюшкой, да потешусь, погляжу, как воины наши сражаются с врагами!
Александр не оглянулся, сделав вид, что не слушает брата, но плечи его напряглись.
— Видишь, каковы владения Новугородские? Богатые земли это! Потому батюшка так управлять ими желает! А наш батюшка — кремень! Подомнет он новугородцев под свою пяту, оставит за собой право княжить в Новугороде — я от бояр это слышал, — не умолкал между тем Федор. Чувствовал он себя воодушевленным: отец взял его в военный поход, оставив младших братьев в Рюриковом Городище, и теперь у него будет повод от души покичиться этим. Тем более, что знал он точно, что участвовать в сражении он не станет, ибо мал еще, а будет следить за битвою издали в полной безопасности. И хотелось ему поддеть Александра, умерить его гордыню. Вот он и начал болтать, не думая о том шибко о том, к какому исходу приведу его неосторожные слова: — Ну а я, как первенец его, сяду на новугородский столец и буду править и в Перееславле-Залесском и тут. А ты, как малый брат, будешь ходить под моим началом да приказы мои исполнять…
Александр резко повернулся к нему и Федор, испугавшись его взбешенного взгляда, утратил дар речи.
Запоздало старший княжич осознал, что сдуру наговорил лишнего, позабыв на миг, насколько вспыльчив его младший брат и как тяжела у него рука. И раньше, до того кормильцем Александра стал Мусуд, младший то и дело колотил Федора — ну а после того как за его воинское воспитание взялся татарин, то связываться с Александром стало просто опасно. Проклятый Мусуд научил своего питомца таким приемчикам, что справиться с ним не было никакой мочи!
И кто потянул Федора за язык, а?.. Заносчивость взыграла в старшем княжиче, вот он и потерял осмотрительность! Мысль, что он стал уже настолько взрослым, что отец берет его на войну, оставив при этом Олексу вместе с молокососом Андреем, раззадорила Федора, вот он и наговорил лишнего. Насколько опрометчивыми оказались высказанные мысли, Федор понял, когда Александр схватил его и с такой силой швырнул, что тот пролетел половину гридницы, прежде чем рухнуть на спину и удариться затылком. Андрей, перепуганный стычкой братьев, лишь сдавленно вскрикнул и сжался в комок, опасаясь и на себя навлечь гнев Александра.
— Ходить под твоим началом? Не дожить тебе до этого! — рявкнул Александр настолько яростно, что еще пуще напугал брата.
«Он и вправду меня погубит!» — подумал в ужасе Федор и окончательно струхнул.
Он сделал то, что делал обычно, после того как доводил брата до белого каления — что есть силы бросился наутек. Выскочив из гридницы в сени, Федор промчался в сторону гульбища[3], а оттуда, желая найти надежное убежище от гнева брата, заскочил за дверь смотрильни — прогулочной башни, пристроенной к княжеским
