почти начинала сомневаться в том, что ему известны подробности несчастного случая.
За день до запланированного путешествия Юсуф посадил ее в машину, мало того, в открытый автомобиль, долго возил по дороге в Бююкдере и не стыдился смотреть в глаза знакомым, которые им встречались по пути, и с ними здороваться. В какой-то момент он сказал:
— Если бы ты смогла сделать над собой усилие и немного пройтись или было бы в порядке вещей вносить на руках в магазин больную женщину, мы могли бы спуститься в Бейоглу[18] и закончить все необходимые приготовления.
И наконец, их отъезд из больницы ничуть не походил на тот, каким его себе представляла Зулейха. Она воображала, что это произойдет вечером, тихо и без посторонних. К тому же в тот день, когда они проезжали по дороге в Бююкдере, у нее закралось подозрение, что Юсуф довезет ее до парохода и заставит забрать оттуда все вещи. Но в день отъезда Юсуф под предлогом, что ему нужно отблагодарить персонал, собрал всех служащих и поваров больницы. Потом, хотя Зулейха упрямо твердила, что в состоянии идти сама, снова взял ее на руки и посадил в машину.
Так обычно поступают мужчины, которые на радостях забирают свою молодую жену из больницы после рождения долгожданного ребенка.
Зулейха же, заметив нечто похожее на улыбку в глазах сиделок, только пригнула голову.
Когда молодая женщина уже сидела в машине, Юсуф, будто наслаждаясь, что все присутствующие смотрят на него, завел разговор с главным врачом. Зулейха начала злиться на мужа, считая его выходку циничной.
* * *
Стоявший на рейде «Ташуджу» ожидал их привязанный к бую в Сиркеджи[19]. Юсуф снова хотел на руках перенести жену с лодки на палубу, но Зулейха твердо решила покончить с этим спектаклем, уверенно встала на ноги, и Юсуф ее отпустил. Море немного штормило, поэтому сильно настаивать не пришлось. Длинноусый седой человек в фуражке, стоявший на последней ступеньке небольшого трапа подал Зулейхе руку и помог ей взойти на борт. Этот человек был капитаном судна.
Оказавшись на палубе, Зулейха заметила, что вместо ноги у капитана был пристегивающийся протез, и сочувственно улыбнулась, найдя странным, что ей пришлось принять его помощь. На палубе стоял еще бедно одетый старик с белыми усами. Несмотря на жаркое лето, на нем было измятое выцветшее пальто, на шее болталось грязное кашне, а на ногах красовались калоши. Вслед за капитаном Юсуф представил и старика:
— Эмин-бей, врач… Зачем? Ты решила, что невозможно будет найти на «Ташуджу» частного врача? Я же еще раньше говорил, что во всем, что касается комфорта и обслуживания, наш «Ташуджу» выше всяких похвал.
Доктор снял перед Зулейхой фуражку и сконфуженно поклонился. Он был совсем невелик ростом, и, когда он нагибался, подол его пальто доставал до земли. Зулейха заметила, что старость и усталость потрепали этого старика не меньше чем бедность, и удивлялась, как он вообще в состоянии держаться на ногах, не то что работать доктором на корабле.
Юсуфу не терпелось показать жене все, что им было сделано на пароходе. Держа ее за руку, он помог ей спуститься по узкому трапу. Пространство внизу состояло из трех маленьких кают, которые тянулись в ряд вслед за салоном. Одну из кают Юсуф переделал под небольшую спальню для жены. Велев убрать нары по краям каюты, Юсуф распорядился поставить там новенькую железную кровать.
Зулейха с интересом рассматривала одеяло, постеленное поверх белоснежной простыни, коврик в красный цветочек на полу, графин, украшавший комод у изголовья кровати, лампу и маленькую вазу с гвоздиками. Даже тюль в цветочек на иллюминаторе вызывала у нее желание улыбнуться.
— Тут твоя спальня, маловата, конечно, но… Мы не смогли втиснуть туда еще стул… Но сюда никто не заходит, так что ты всегда можешь держать дверь открытой… Моя каюта напротив еще меньше, ну да это не важно… Я бы хотел, если погода будет хорошая, проводить ночи на палубе, лечить тебя морским воздухом… Пароход только покрасили, запах тут не очень приятный… Но через пару дней все выветрится, да и ты привыкнешь. Все будет хорошо, — сказал Юсуф.
Зулейхе, наоборот, казался приятным воздух, в котором смешались запахи свежей краски, трюма и моря, и, кроме того, будущие приключения в открытом море воодушевляли ее, словно радостная весть. Юсуф, казалось, скупил в Стамбуле все, что можно, чтобы потом перевезти в Гёльюзю. Новые вещи украшали не только каюту Зулейхи. В салоне был постелен персидский ковер, посреди него красовался квадратный столик, а чуть раньше на палубе она приметила комплект плетеных кресел. Молодая женщина с детским восторгом осмотрела все приобретения мужа, а потом снова поднялась на палубу.
Пароход отчаливал. Юсуф усадил Зулейху в плетеное кресло, поставил под больную ногу небольшую скамеечку с подушкой и накрыл жену одеялом. Потом бросил ей на колени несколько иллюстрированных журналов, специально купленных, чтобы ей было за чем коротать время.
Пожилой человек в фуражке, которого Юсуф чуть ранее представил как врача, сидел на скамеечке без спинки рядом с капитанским мостиком, оперев голову о спасательный круг, висевший на перилах, и смотрел на город.
Зулейха рассмеялась и сказала, указывая на него мужу:
— Наш доктор похож на ребенка…
— Он вовсе не наш судовой доктор. Я сказал так шутки ради. Он поплывет с нами до Гёльюзю, а оттуда отправится в Гюльнар… Единственный попутчик на нашем пароходе, — произнес Юсуф без тени улыбки.
— Разве такой пожилой человек еще может быть практикующим врачом?
Юсуф глубоко вздохнул:
— Этого я и сам не знаю. Не важно, как этот бедняга одет и в каком состоянии он сейчас. Но это добрейшей души человек, каких мало. Эмин-бей майор в отставке. У него не осталось никого кроме единственного сына. В течение многих лет он ездил по Анатолии с практикующими врачами, зарабатывал деньги на образование для сына, чтобы тот смог учиться сначала в Стамбуле, потом во Франции. Наконец его сын стал дипломированным инженером и устроился в Стамбуле на хорошую должность. А Эмин-бей несколько лет работал у нас в районе Гюльнар… И вот, когда его сын поселился в Стамбуле, доктор решил вернуться в родные места. Наконец-то отец с сыном могли жить вместе. Но в день приезда несчастный отец узнал, что его сын умер в больнице Джеррахпаша во время операции на печени. После этого бедняга в той же больнице пролежал три месяца и, когда более-менее окреп, написал в Гюльнар письмо: «Меня больше ничто не связывает со Стамбулом. Если мое место еще
