Я невольно закусываю губу.
— Теперь мне хотя бы понятно, что ты без ума от живописи.
Перед тем, как пройти к бару в противоположной стороне длинного зала, Исайя подмигивает:
— И не только.
Его телефон разражается громкой мелодией и, сев на высокий стул, ко мне спиной, он отвечает на вызов. Не знаю, почему, но говорить мне с ним понравилось. Я наблюдаю за его действиями ещё с пол секунды, а потом, в поле зрения появляется Леона. Стоит только чуть-чуть вскинуть руку вверх, как она тот же час продефилировала на шпильках в мою сторону. Девушка останавливается у столика и с безупречной улыбкой глядит на меня сверху вниз.
— Да-да? — говорит в ней ее обязанность быть вежливой и располагающей к себе.
Я, подавшись вперед, складываю на железной поверхности локти. Собираюсь с мыслями: как бы так спросить и себя не выдать?
— Послушайте, Леона… верно?
В ответ она улыбается ещё шире и хлопает накладными ресницами. Ну, прямо степфордская жена!
— Вы, наверняка, здесь давно… И, — я стараюсь говорить дальше, но мне неловко, а слова упрямо застревают в горле, — вы, возможно, знаете много о ваших постоянных клиентах. — Я смотрю на нее с надеждой, что она поймет, однако Леона лишь светит зубами. — Например, кто в какие дни к вам захаживает…
Она вдруг медленно присаживается напротив и приступает к наматыванию на палец выпавшего из собранной прически локона.
— А что случилось? — почти что с придыханием интересуется Леона.
Εе шепот повеселил меня, но я давлю смешки в себе, не желая отпугивать потенциального информатора.
— Ничего такого, просто мне бы хотелось встретиться с Маркусом Φерраро. — Я наконец сказала это! — Не подскажете, когда мне лучше прийти? — Беру в одну ладонь ручку, а другую кладу на свою тетрадь. — Я могу оставить номер, а вы мне, если не затруднит, конечно, позвон…
Εе истерический и определенно злорадный смех прерывает мою пламенную речь. В полной растерянности я смотрю на нее и никак не могу понять, почему она смеется. Истина не открывается мне ни через одну минуту и не через две, пока Леона продолжает хохотать, в точности как умалишенная. Но спустя ещё несколько секунд приходит озарение: она и правда глупышка, какой в самом начале показалась.
— Что такое? — спрашиваю, но так боязливо — боюсь услышать то, что официантка собирается мне сказать.
Гремя множеством безвкусных браслетов, что висят на ее запястьях, она кладет ладони на стол и пододвигается ближе ко мне. Леона качает головой и продолжает прыскать время от времени.
— У меня есть зеркальце. Хочешь дам?
— Ч-что?
— Маркус, конечно, шалеет от блондинок, но ты, крошка, такая… невзрачная, что ли… Да и нравится ему объем, понимаешь? — Леона обхватывает руками свою грудь, которая в отличие от моей скромной двойки, вполне себе приличная.
Ума не приложу, как мне удалось сглотнуть огромный ком в горле. Я не из тех девятнадцатилетних девчонок, которые могут махнуть в сторону общественности и не воспринимать критику наотрез. Ее слова зацепили меня. Маркус красив, но приехала я сюда не привлекать к себе его внимание. Зато теперь не могу выкинуть из головы то, какой считает меня Леона. То есть, ясное дело, что, наверное, я больше никогда не увижу ее. Однако, по всей видимости, я и всем остальным кажусь простенькой, примитивной, обыкновенной. Любая в мире девушка желает иметь изюминку, чем-то отличаться от других, чем-то выделяться. А я — эдакий гадкий утенок. Раньше я слушала про себя такие вещи, но никто не осмеливался сказать в лицо. Леона отлично с этим справилась.
— Да ладно тебе, не расстраивайся, — она вздыхает, — все равно в ближайшие две недели он будет не доступен. В прямом смысле слова, — дополняет официантка, грустно усмехнувшись.
Я сосредотачиваюсь на тоне ее голоса и сказанных словах, полностью позабыв о комментарии насчет своих внешних данных.
— Почему?
Леона расширяет в изумлении почти черные глаза. Могу поспорить, она крашеная блондинка.
— Разве ты ничего не знаешь?
Я верчу головой. Давно меня никто так не заинтересовывал всего лишь многозначащей интонацией.
— Марк два дня назад похоронил отца…
Она не успевает закончить фразу, и стоит ей это произнести, как позади раздается шум. Мы обе на него оборачиваемся: в открытые двери заваливается поддатый мужчина, которого раньше я могла видеть только на фотографиях в сети. Это — Маркус Ферраро, точно. Он не замечает ни меня, ни кого-либо друга. Рука его закинута на шею светловолосого парня рядом. Кажется, Марк абсолютно спокойно может идти сам, он доказывает это, когда отталкивает приятеля и, источая зло, проходит вглубь зала. На нем узкие джинсы и темная футболка с английской надписью спереди: «Вечный Ад». По телу почему-то проходит дрожь. Маркус бросает на меня косой, полный отвращения ко всему, взгляд раньше, чем я додумываюсь отвернуться.
Εго приятель следует за ним к барной стойке. Оба они здороваются с Исайей, а парень-блондин даже обнимается с хозяином «Джорджоне». Ладно, мне лучше уйти. Я ведь не знала, что Маркусу пришлось пережить такое печальное событие. Иначе бы вообще не пришла. Я начинаю собирать вещи, но зачем-то в последнюю минуту перед уходом хочется сообщить Леоне, что я не глупая мартышка, решившая повеситься на шею красавцу, которого показывают по TV.
— Я журналист, — говорю, встав и посмотрев на нее. — Будущий, если быть точной. Хотела взять интервью у сеньора Ферраро, но я не была в курсе… в общем, вы понимаете. — Повесив ремень сумки на шею, я взмахиваю ладонью в честь прощания.
Леона тоже поднимается на ноги и поправляет свой короткий белый фартук, скорее предназначенный для ролевых игр, нежели для профессиональной деятельности. Она зажимает между зубами нижнюю губу и вглядывается в меня как-то озадаченно. Как будто впервые услышала слово «журналист».
— Ладно, — медлительно выдает Леона, скрестив руки поверх пышного бюста, — тогда извини. Я и, вправду, думала, что ты…
— Я поняла, — выставив перед собой руку, избавляю ее от лишних разъяснений.
Разворачиваюсь и шагаю к выходу. Наверное, нужно было оставить визитку на столе, ведь я вряд ли ей воспользуюсь, хоть Исайе удалось произвести на меня впечатление. Но я все-таки положила металлическую карточку в блокнот в качестве закладки. А вообще, это необычное название «Голубые танцовщицы» просто не выходит из головы…
На улице — свежо и солнечно, но мне не удается сделать и десяти шагов по каменистой дорожке, ведущей к перекрестку, потому что я отвлекаюсь на пронзительные голоса, доносящиеся из глубины клуба. Совсем скоро они становятся слышны так близко, словно рядом… Действительно. Из «Джорджоне» выбегает разъяренный Маркус. Он ищет взглядом кого-то, а потом, завидев меня, складывает губы в тонкую полоску; и я понимаю, что была целью его поисков.
