– А коврик у них замусоренный, – припомнила я. – Хотя пол в подъезде моют каждое утро, мы с вами видели сегодня уборщицу с ведром и шваброй. Значит, кто-то часто выходит из этой квартиры и возвращается, иначе не натаскали бы грязи на придверный коврик всего за полдня.
– Так надо посмотреть, кто там ходит! – загорелся сын. – Давайте устроим засаду у лифта!
– Давайте, – согласилась я. – Только надо что-то придумать, чтобы эта засада выглядела невинно. А то не понравился мне тот мужик за дверью…
– Ты же его не видела, – напомнил муж.
– Не видела, – согласилась я. – Но слышала! И за одну интонацию дала бы годик строгого режима.
– Тут, очевидно, не принято дружить с соседями, – со вздохом заметил сын.
У него явно складывалось нелестное мнение о москвичах.
В засаду пошел Колюшка.
– Староваты вы для парочки обжимающихся в подъезде подростков, – выдал он нам с бескомпромиссной прямотой. – А у меня нормальная легенда будет: пацан с гаджетами, застрявший на лестнице, чтобы не идти домой, где сплошной напряг. Там же предки, они заставляют делать уроки и мыть посуду…
– Чур, посуду ты моешь! – быстро сказала я мужу.
– Сплошной напряг, – пожаловался он.
Сын тепло оделся, взял свой айфон с наушниками и ушел на задание. Мы принесли в прихожую табуретки, сели у приоткрытой двери и где-то час чутко слушали, что происходит наверху. Наконец наш разведчик вернулся и доложил:
– Вышли двое – тот стриженый парень, которого мы видели с блондинкой-русалкой, и девушка, но другая, темноволосая. Потом пришли два мужика, им какой-то парень открыл, я голоса слышал.
– О чем говорили? – заинтересовалась я.
– Я не разобрал, что-то про часы. Потом еще из квартиры напротив вышла бабка с собачкой. Обе толстые и в белых кудряшках, – сын хихикнул.
– Бабка вышла и не возвращалась? – Я вбила ноги в ботинки и потянула с вешалки куртку и сумку. – Так, теперь мой выход.
Собачка оказалась болонкой, а ее хозяйка – вовсе не бабкой, а просто толстой одышливой женщиной лет пятидесяти. Старше своего возраста она казалась из-за избыточного веса и седых кудряшек, падающих на лоб из-под вязаной шапки.
Болонка и ее хозяйка сидели на лавочке, одинаково тяжело дыша и пуча круглые черные глаза. Мохнатая попа болонки и шубный зад ее хозяйки удобно помещались на расстеленном поверх холодных досок коврике.
– Добрый день, разрешите присесть? – Я кивнула на свободный край туристической пенки.
– Садись, нам не жалко, – разрешила собачья хозяйка и даже немного подвинулась.
– Вы местные? – спросила я и показала свое удостоверение члена Российского союза журналистов. – Я собираю материал для программы «Москва и москвичи»…
– Нашла, где москвичей искать! – Тетка фыркнула и затряслась, как желе. – Насмешила! Тут новостройки кругом, а в них квартиры кто покупает? Приезжие!
– У кого жилье в столице – тот москвич…
– Ну, тогда и я москвичка! – Тетка приосанилась. – Гожусь для программы?
– А почему нет, вы расскажите о себе побольше. – Я достала мобильный и включила диктофон. – Не возражаете?
– Мне скрывать нечего, записывай: Солнцева я, Анна Петровна, шестьдесят седьмого года рождения. Сама из Саратова, в Москве уже четвертый год. Перебралась, когда узнала, что тут мэрия пенсионерам приплачивает, минимум двадцать тысяч получается. В Саратове мне такой пенсии не получить, там мало платили, я же простой бухгалтер…
– А что нужно, чтобы получать двадцать тысяч? – заинтересовалась я.
– Минимум десять лет до выхода на пенсию отработать, имея столичную прописку. Так я квартиру свою в Саратове продала, в Москве сначала комнату купила и прописалась, потом работу нашла и взяла в ипотеку однушку здесь, – она кивнула на дом.
– Одна живете? Не скучно? С соседями дружите?
– У меня Жорка есть, Жоржетта то бишь, – Анна Петровна погладила болонку, и та завертелась, радуясь ласке. – А соседи тут, в Москве, уж очень странный предмет: то ли он есть, то ли его нет. Я своих ни по имени не знаю, ни в лицо не помню, отличаю одну Дездемонку.
– Кого-кого?
– Дездемонку! Ну, это я так ее называю, а она, может, Катя там или Даша. Красивая белокурая девка…
– А почему Дездемонка-то? – Я придвинулась ближе, демонстрируя неподдельный интерес.
– А она как-то выскочила из своей квартиры почти голая, в одной шелковой распашонке, растрепанная – и давай в соседнюю дверь биться: помогите, пустите! Не знала, видно, что в той квартире никто не живет. А за ней мужик выпрыгнул, здоровый, черный…
– Негр?!
– Нет, просто брюнет, и весь волосатый – я разглядела, ведь он тоже чуть ли не голый был, в одних трусах. Чернявый, смуглый – а она вся беленькая, ну, чисто Отелло и Дездемона!
– Настоящий Отелло Дездемону задушил, – напомнила я.
– А то я не знаю! Нет, этот Отелка свою Дездемонку назад в квартиру уволок и дверь захлопнул. Что там у них было дальше, не знаю, только девка та живехонька, я ее часто вижу, правда, с другими парнями. – Анна Петровна помолчала, подумала и одобрительно кивнула: – Видно, с тем чернявым она рассталась, и правильно, больно уж буйный.
Она покосилась на меня:
– Ну что, интересно тебе?
– Очень!
– То-то же. – Женщина встала, и собачка спрыгнула с лавочки. – Тогда поднимайся, я коврик сверну, нам с Жоркой еще в булочную надо, там сейчас как раз свежий хлеб будет.
Держа в одной руке тугой рулон пенки, а в другой – поводок семенящей собачки, Анна Петровна вперевалку направилась к выходу со двора. Почти сразу же рядом со мной возникли муж и сын.
– Давай, мы послушаем твой доклад на ходу, – сказал Колян, подхватив меня под локоть. – Мы решили не сидеть дома и посмотреть еще одну достопримечательность.
– Не понял! Где она?! – дробной рысью проскакав по парку Горького, возмущенно спросил Колян.
– Кто – она? – Я нахмурилась.
Нормально, да? Родной муж при живой жене какую-то бабу ищет!
– Она! – Супруг размашистыми жестами начертал в воздухе нечто габаритное, и плывущий по реке теплоход отчетливо вильнул влево – не иначе принял концептуальное рукомашество за сигнал семафора. – Баба с этим самым!
– В сауне? – ехидно предположила я.
Не маленькая же, знаю, где водятся такие гнусные бабы.
– Да кто же ходит в сауну с веслом? – озадачился Колян.
– А! Ты ищешь статую «Девушка с веслом»? – сообразила я, стремительно добрея. – Так ее, наверное, на зиму в какой-нибудь ящик спрятали, чтобы не испортилась.
– Ужас, – супруг поежился. – «Девушка в ящике с веслом» звучит почти так же жутко, как «Смерть с косой». Только представь!
