И все бы ничего, но приправлена была райская картошка адским чувством вины.
— Ирочка, — горестно вздыхала я над тарелкой. — Как вкусно. Но ведь мне нельзя. Мама с бабушкой говорят, если буду ее есть, стану толстой. А это плохо.
— Если немножечко и нечасто, то не станешь, — она гладила меня голове.
Ей тогда было лет шестьдесят. Маленькая, полненькая, с пушистыми седыми волосами. Именно Ирочка, никак не Ирина Аркадьевна. Любила я ее, может, и не больше мамы, но определенно больше бабушки — строгой и вечно сердитой. И уж точно побольше тетушки Валентины, младшей маминой сестры. Ту я вообще терпеть не могла. Не говоря уже о ее парне Иване.
Родители часто уходили по вечерам — в гости, в ресторан или в театр. Валя тогда училась на первых курсах института. Она сама предлагала посидеть со мной. Разумеется, никому не говоря, кто составит ей в этом компанию. Валя с Иваном отправляли меня спать и закрывались в гостиной. Конечно, я могла наябедничать родителям, но получилось так, что однажды ее принесло к нам именно в тот момент, когда Ирочка жарила картошку. И мы заключили сделку: Валя не говорит об этом маме, а я молчу про Ивана.
Нелюбовь наша была взаимной. У меня до сих пор не укладывалось в голове, как они могли так издеваться над пятилетним ребенком. И главное — за что. Может, Валя вымещала на мне какие-то свои детские обиды? Я не было вредной или капризной, никак им с Иваном не мешала, сидела тихонько у себя в комнате с куклами и книжками. Но они оба без конца цеплялись ко мне и дразнили, зачастую довольно зло. Ту же самую чертову картошку припомнили не один раз.
Я как сейчас видела вырванный из блокнота листок с карандашным рисунком. Шар на тонких ножках, сверху крохотная голова с двумя косичками и огромными щеками. И подпись крупными печатными буквами: «Маринка Сибирцева после десяти лет поедания жареной картошки».
Но это было лишь начало.
Тогда я еще только боялась, что могу растолстеть. И вдруг оказалось, что уже толстая!
Об этом сказала тренер по фигурному катанию. Не моя, из другой группы. Я занималась почти два года, с четырех лет, получалось так себе — видимо, данных не хватало. Но мне страшно нравилось. И никто не запрещал представлять себя олимпийской чемпионкой. До тех пор пока на тренировку не пришла та самая тетка, кстати, довольно полная. Я как раз подъехала к бортику подтянуть шнурки.
«Ну, с этой у тебя точно ничего не выйдет, — сказала она моей Галине Петровне. — С такой-то жопой!»
Интересно, взрослые, говоря о детях гадости в их присутствии, вообще думают, что те слышат и понимают? Вряд ли. Как будто те глухие или глупые. Или наоборот — делают это специально?
Сначала меня шокировало, что взрослая тетка сказала ужасное слово «жопа», которое у нас дома было запрещено. Потом сообразила, что прозвучало оно обо мне. И даже покосилась себе за спину: вдруг и правда выросла огромная… жопа, а я и не заметила. А потом пришла домой и сказала: на каток больше не пойду. Никогда. Ни за что. Не озвучив причину. Стойко вытерпела мамины упреки, уговоры и даже фразу о том, что, если не буду заниматься спортом, обязательно растолстею. Какая разница, если задница и так уже жирная?
К счастью, папа меня поддержал: «Не хочет — не надо. Найдем что-нибудь другое».
Нашелся бассейн, куда я ходила пять лет. Не в спортивную группу, а просто для удовольствия. Там никто не говорил, что я толстая, и не требовал каких-то результатов. Только одного: не утонуть.
=5
— И что ты обо всем этом думаешь? — спросила Снежка, в двадцатый раз перелистывая меню.
Она позвонила и сказала, что внезапно свободна. Сова не смогла выбраться, и мы вдвоем пересеклись в «Евразии» на Энгельса — еще одном из наших насиженных мест.
— Снеж, закажи уже что-нибудь, — шелест ламинированных страниц начал раздражать. — Не смотри на меня. Пять лет каждый раз одно и то же. Я переживу, даже если при мне слопают целый торт. Сейчас все не настолько плохо, чтобы это меня непоправимо травмировало. Виражей уже больше года не было. Срывает обычно внутреннее, а не внешнее.
— Тогда почему?.. — она запнулась, не зная, как лучше сформулировать, но я поняла.
— Если ты про Ярослава, то это совсем другое. У меня достаточно силы воли, чтобы не реагировать, когда кто-то рядом ест что-то вкусное, что под запретом. Ну да, мне тоже хочется, иногда даже очень, но это такой кратковременный соблазн, и бороться с ним не так уж и трудно. Я привыкла. Можно сказать, выработала иммунитет. Но отношения с человеком, который постоянно и профессионально готовит и выкладывает фотки в сеть, — это для меня слишком. Как подвиг, растянутый в бесконечность.
— Все равно не понимаю.
Махнув официанту, Снежка заказала удон с креветками и сет роллов — после моего клятвенного обещания съесть хотя бы пару. Я, подумав, выбрала куриный том ям. Дождавшись, когда официант отойдет, она продолжила:
— Почему нельзя все объяснить? Попросить не готовить для тебя, не ходить с ним в рестораны, не смотреть, что он там постит в инстаграм? Не обязательно же вываливать все неаппетитные подробности. Можно просто сказать, что ты на строгой диете.
— Снеж, это невозможно объяснить тому, кто не столкнулся сам. Даже вы с Совой пытаетесь понять, но до конца не можете. А для него еда не просто работа, а часть жизни. Как от этого дистанцируешься?
— А если б это был военный? Никто бы от тебя не ждал, что ты будешь вместе с ним ходить в наряды и обсуждать убойную силу пулемета.
— Нет, Снеж, ты неправа. С военным жить — это как раз такой же рутинный ежедневный подвиг, далеко не каждая на это способна. Я — вряд ли. Это ведь не только переезды, глухие углы и безденежье. У них особый менталитет, к которому сложно приспособиться. Я знаю девочку из семьи кадровых военных, и муж у нее офицер, она мне много чего порассказывала. И вообще, если живешь с человеком, невозможно отгородиться от его работы или увлечения. Только принять — даже если не можешь разделить. А с едой все намного сложнее. Да что толку это обсуждать. Все, проехали. Ничего не получилось — и слава богу. Мы вообще про Сову говорили.
— Ну а что про Сову? — Снежка пожала плечами. — Сова наконец показала зубы и очень сильно осложнила себе жизнь. Даже не знаю, радоваться за нее или огорчаться. Но она при любом раскладе выплывет, это же Сова. Я про вирусняк этот новый. Стремно как-то. Сначала показалось, что новая серия Эболы, заброс всемирной фармы, но, кажется, все серьезнее.
С рождественского сочельника прошел месяц. Потрясения более-менее улеглись, жизнь вернулась в накатанную колею. Как обычно. Перед Новым годом, кажется, что вот-вот все волшебно изменится, но уже через несколько январских дней понимаешь: если изменения и есть, то чисто внешние.
В моем случае это вылилось в то, что я не стала продлевать абонемент в своем фитнес-клубе, взяла в другой. Подальше от дома и дороже, но зато не надо было сталкиваться четыре раза в неделю с Мишкой, который в поте лица трудился там инструктором.
