— А это действительно так? — Теперь уже в ее голосе звучало не раздражение, а некоторое любопытство. — То есть если вы заняты тем же, чем и я, то вы, должно быть, скорбите, не так ли? Или все же скрываетесь? Хотя, наверное, возможно и то, и другое, — добавила она с улыбкой.
Мерион ответил не сразу — он старался получше рассмотреть собеседницу. Было совершенно ясно, что эта женщина — вовсе не из сплетниц, которых он встретил у входа в зал. И уж тем более она абсолютно не походила ни на одну из танцевавших недавно девиц.
— Да, пожалуй, вы правы, миледи, — ответил наконец Мерион. — Действительно, возможно и то, и другое.
— О, милорд, значит, вы хотите скрыться также и от меня? Мне очень жаль, что я нарушила ваше уединение. Что ж, я найду другую комнату. Простите за вторжение.
— Вам не следует передо мной извиняться. Уж лучше я сам уйду. Вы гораздо больше нуждаетесь в уединении.
Мерион приблизился к двери и уже положил руку на дверную ручку, но тут женщина вдруг проговорила:
— Мой муж умер восемнадцать месяцев назад. Умер внезапно. Вот он держал в руках скрипку и играл Моцарта… а в следующую секунду уже лежал мертвый у моих ног.
Шумно выдохнув, она снова села на диван — словно эти слова отняли у нее все силы.
— Сожалею, миледи, — пробормотал Мерион. — Очень сожалею… — Он вновь повернулся к незнакомке.
— Благодарю за сочувствие, сэр, — ответила она безо всякого выражения в голосе, но Мерион сразу почувствовал в ее спокойствии приближавшиеся слезы.
Решив, что ему следует побыстрее удалиться, он проговорил:
— Еще раз прошу извинить меня, миледи. Я вас покидаю.
И тут она вдруг протянула к нему руку и тихо сказала:
— Нет-нет, пожалуйста, останьтесь. Останьтесь еще на несколько минут.
Мерион прекрасно понимал, почему молодые леди иной раз желают поговорить с незнакомым джентльменом наедине. Но сейчас были совершенно не те обстоятельства. К тому же эта леди казалась женщиной весьма опытной — так что его, герцога Мериона, подобными играми не заманить в сети брака.
Незнакомка же вдруг робко улыбнулась и вновь заговорила:
— Я думала, что со слезами покончено, но на сегодняшнем вечере услышала, как кто-то играет на скрипке. Эдвард был слишком талантлив для того, чтобы играть в оркестре, и он всегда старался быть на уровне… Так вот, игра этого скрипача пробудила у меня множество воспоминаний об Эдварде. Вот мне и захотелось поплакать… — Женщина снова попыталась улыбнуться, но на сей раз ей это не удалось.
Мерион молча пожал плечами, он не знал, что ответить. И тут он почему-то вспомнил о герцоге Бендасе. Ведь этот мерзавец наверняка уже почувствовал, что справедливая месть опутывает его своими тенетами… Может, он пытается отыграть утраченные позиции? Может, эта незнакомка — его ответный удар?
Мерион пристально посмотрел на сидевшую перед ним женщину.
— Я прекрасно понимаю вашу скорбь, миледи. И весьма сожалею… — Он приблизился к ней на несколько шагов и тихо сказал: — Да, я очень хорошо вас понимаю, потому что моя жена скончалась год назад.
— О!.. — вырвалось у незнакомки.
Она не произнесла больше ни слова, но в тот же миг придвинулась к нему и легонько прикоснулась к его руке. И в этом прикосновении Мерион тотчас ощутил смятение ее сердца — ее искренность, сочувствие, боль, надежду. Она действительно ему сочувствовала? Или все это — лишь блестящее представление? Но если так, то разыграно оно впустую, поскольку аудитория состояла из одного-единственного зрителя.
— В ваших словах, сэр, я расслышала сердечную боль. Примите мои глубочайшие соболезнования.
Мерион коротко кивнул:
— Благодарю вас миледи — Он сделал шаг к дивану и сел рядом с ней, сел именно на то место, по которому она похлопала ладонью.
Какое-то время они сидели молча, причем она — с закрытыми глазами. В тусклом свете уличных фонарей — шторы были отдернуты — Мерион разглядывал профиль незнакомки. Длинные темные ресницы, чуть полноватые чувственные губы и мерно поднимавшаяся и опускавшаяся грудь…
«У нее лицо мадонны, — подумал Мерион неожиданно. — Нет, скорее она похожа на скорбящую принцессу, прекрасную и восхитительную…».
В смущении откашлявшись, герцог пробормотал:
— Поплачьте, если вам это необходимо, миледи.
Она открыла глаза и, взглянув на него, покачала головой:
— Нет, милорд, плакать сейчас — это слабость. Я и так плакала слишком долго. — Она снова покачала головой, и от этого движения закачались ее прелестные сережки. — Нет, мне не следует плакать. Ведь слезы пойдут во вред моим голосовым связкам. — Немного помолчав, она добавила: — Видите ли, Эдвард уверял, что слезы причиняют неудобство абсолютно всем. Но вы, похоже, из тех редких мужчин, которые способны переносить женские слезы с удивительным терпением.
Мерион заставил себя улыбнуться:
— Видите ли, миледи, у меня богатая практика. Когда моя жена бывала в тягости, она проявляла склонность к слезам.
Собеседница с улыбкой кивнула:
— Да, сэр, понимаю… Скажите, а вы были в Лондоне в ноябре прошлого года, когда умерла принцесса и ее младенец?
— Нет, я в то время находился во Франции. Потом моя сестра мне рассказывала, что здесь все были в трауре. Слезы и траурная одежда были всюду, даже в Дербишире, где она живет.
— Да, я тоже слышала об этом, — сказала незнакомка. Помолчав, заметила: — Но вскоре все о ней забыли. По крайней мере никто больше о ней не плачет.
Мерион пожал плечами:
— Но похоже, что принц-регент хочет именно этого. Ведь он же устроил в феврале торжественный прием. И я не могу его винить, миледи. Он должен дать своим братьям время жениться и обзавестись потомством. Кстати, из всех его детей лучше всего это понимает дочь.
Собеседница долго молчала — казалось, собиралась с мыслями или, возможно, старалась подобрать подходящие слова.
— Что ж, мужчины очень практичны, — сказала она наконец.
— Но это явная лесть, миледи. Моя жена всегда говорила, что я ужасно непрактичный человек. — Криво усмехнувшись, Мерион добавил: — А что касается принца, то мы с вами оба знаем: все дело в том, что он не желает видеть правды, заключающейся в том, что однажды ему придется умереть.
— О, я тоже так думаю! Хотя я никогда с ним не встречалась, но до меня не раз доходили рассказы о его излишествах.
— Зато я не раз бывал в его обществе, — продолжал Мерион. — Поэтому смею утверждать: он думает только об удовольствиях — как будто они могут возместить то, чего ему действительно не хватает.
Сказав это, Мерион невольно отвел глаза; ему вдруг пришло в голову, что он слишком уж резко высказался о человеке, к которому вовсе не испытывал неприязни.
