Не грузи меня хренью, Которую хавают твои предки. Ты пьян и накачан под завязку? Пилюлями и виски, мискин[31]. Ты кончишь, как Октав Паранго.
Именно плохая репутация заставила Франсуазу Башло, шефиню France Publique, предложить ему 4 сентября 2014 года место ведущего рубрики «Картбланш», завершающей утренний эфир, в которой артистам каждый четверг давали три минуты на свободное самовыражение. Просуществовала она недолго. Бессмысленно уточнять, что результат варьировался от гениального до жалкого. Со времен работы в Le Figaro Октав был зачислен в правые анархисты, и ему пришла в голову идея написать «похвальное слово» опусу Валери Триервейлер «Благодарю за этот миг»[32], появившемуся однажды утром на прилавках книжных магазинов. Гостем утреннего эфира стал Анри Гено[33], политическое перо пламенеющего стиля, апостол Нации, писавший речи для Николя Саркози. Вот подлинный текст литературного анализа «Благодарю за этот миг». Мы воспроизводим его здесь, потому что он странным образом оправдывает проект книги, которую вы сейчас читаете. Его можно даже считать предупреждением, призванным освободить этот роман от всякого намека на предательство. Никогда еще работник не предупреждал нанимателя о своих намерениях так честно.
4 сентября 2014 года.
Автобиографический жанр — давняя и долгая французская традиция, восходящая к «Опытам» Монтеня, писавшего в конце XVI века: «Содержание моей книги — я сам». Откровение Валери Триервейлер вписывается в славную национальную традицию. Эту книгу можно считать исповедью, которая укладывается в знаменитый проект Жан-Жака Руссо, написавшего в 1767 году: «Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы, — и этим человеком буду я. Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей». Мадам Триервейлер несколько отклоняется от руссоистского плана, описывая не себя. Напомню между делом, что «Исповедь» Руссо увидела свет только после его смерти. Сочинять исповедь и публиковать ее при жизни вошло в практику сравнительно недавно: первой это сделала Жорж Санд, в 1855-м, отдав издателю «Историю моей жизни», где она повествовала о романах с Альфредом де Мюссе и Фредериком Шопеном. В двадцатом веке по ее стопам пошли многие женщины: сначала Колетт[34], потом Симона де Бовуар[35], Натали Саррот[36], Маргерит Дюрас[37] и другие.
К концу XX — началу XXI века ритм ускорился. Анни Эрно[38], Кристин Анго[39], Камилла Лоран[40] (и другие) сделали достоянием широкого круга читателей литературное движение, которое окрестили «автофикшн». Многие «писаки» отточили свой стиль, доведя его до язвительно-непристойного. Они тщатся преодолеть с помощью своих творений муки любви, совместной жизни и разлуки. Исповедь позволяет дать выход чувствам, порожденным тяжкими моральными и физическими травмами: изнасилованиями, инцестом и чтением Вирджинии Вулф[41]. Флобер говорил: «Госпожа Бовари — это я». Самовымысел получается, когда мадам Бовари становится автором «Госпожи Бовари». Улавливаете ход моих мыслей, Анри Гено? Я делюсь с вами постулатами курса французской словесности!
