Оборотень попятился в тень огра.
— Он говорит, что большинство троп скрыто быстрыми глубокими потоками. Они непроходимы. Но северная дорога нам подойдет, там вода поднялась всего в нескольких ручьях.
— Хорошо, — кивнул воин. — Значит, спустимся в долину по ней.
— Только… — Могвид весь сжался, будто пытаясь уйти внутрь себя. — Он говорит, что там дурной запах.
— И что это значит? — встревоженно спросила Элена, подходя ближе.
Эр'рил потер висок, все еще пульсировавший после тяжелого подъема.
— Да, что? — нахмурившись, переспросил он.
Могвид разглядывал цветы под своими сапогами.
— Я не совсем понял. Что-то такое… — Он покачал головой.
Тол'чак пошевелился и откашлялся.
— Волк общается картинками, — попытался объяснить он. — Си'лура, что живет в моей крови, уловил некоторые образы, отправленные Фардейлом: «Ощетинившийся волк. Пустая тропа пахнет падалью».
— Что это может означать? — едва слышно спросила девушка.
— Дорога открыта, но что-то там не так. Он предостерегает нас, следует соблюдать осторожность.
В наступившей тишине волк отошел от ручья и уселся возле Элены, ткнувшись в ее ладонь мокрым носом. Она рассеянно почесала его за ухом.
«А сама говорила — не собака», — мысленно заметил станди.
Приласкав Фардейла, девушка, казалось, немного успокоилась. Напряжение последних дней ненадолго отступило. Она собрала все мужество, которое только было в ней, готовясь отправиться в поход.
— Итак, в путь, — объявил Эр'рил. — Но будем начеку.
Пока остальные члены отряда были заняты последними приготовлениями, Могвид болтался немного поодаль. Он собирался в путешествие по-своему. Вскоре среди местных жителей, собравшихся проводить циркачей, появилась сгорбленная старуха. Кивнув ей, оборотень скользнул в тень фургона и достал из кармана три медяка, но один тут же спрятал обратно. Двух вполне достаточно.
Си'лура прислушался: спутники переговаривались, отдавая друг другу последние распоряжения, каждый занимался своим делом. Хорошо. Вскоре донеслось свистящее дыхание ковылявшей к нему старухи. Могвид с досадой прикусил нижнюю губу. Как же он ненавидит обстоятельства, которые вечно повергают его в зависимость от других людей. Но то, о чем попросил, сам сделать он не мог. Он подбросил монеты, и они громко звякнули на ладони. К счастью, купить можно все.
Седовласая женщина, опираясь на отполированную ореховую палку, вошла в тень повозки и остановилась. Вероятно, когда-то она была высокой, но время так ее сгорбило, что теперь приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть оборотню в лицо. Она молча разглядывала его своими глазами цвета черного гранита. Годы не только изуродовали тело, они сделали ее жесткой, точно вечный снег горных вершин, выдубленный безжалостным ветром.
Неожиданно Могвид пожалел, что выбрал ее в помощницы. Стараясь избегать ледяного взгляда, он откашлялся, в горле пересохло.
— Ты достала то, что я просил?
Она несколько мгновений не сводила с него глаз, а затем кивнула и сунула руку в потрепанную лисью накидку.
— Не зря же мы, обитатели гор, живем торговлей, — ответила она и хрипло рассмеялась.
Женщина протянула Могвиду мешочек из выделанной козьей кожи, но, когда оборотень приготовился взять его, отдернула руку.
— А зачем они тебе?
Могвид заранее приготовил ответ.
— На память, — сказал он, стараясь придать голосу непринужденность.
— А ты хитрец, — прищурившись, прошипела старуха. — Не рой другому яму…
— Не понимаю, о чем ты.
Она плюнула на его сапоги.
— От тебя разит ложью.
Могвид попятился. Не выдаст ли его карга? Левая ладонь скользнула к рукояти кинжала.
— Хотя на кой ты мне сдался? А сделка есть сделка. — Старуха швырнула ему то, что принесла. — Скала узнает, чего ты стоишь, и укажет твой путь.
Застигнутый врасплох, он едва поймал мешочек и крепко прижал его к груди. Не в силах произнести ни слова, Могвид засунул руку, ту, в которой лежали два медяка, в карман и нащупал третий.
— За твои труды, — пробормотал он, протягивая деньги.
Кривая клюка взметнулась, и монеты упали в грязь.
— Лишь звон серебра способен заглушить твою ложь.
Могвид потер ушибленную кисть, поспешно отыскал в своих скудных запасах серебреник и протянул ей, опасливо поглядывая на палку. Монетка мгновенно исчезла в складках накидки. Старуха, постанывая, отвернулась, но предупредила напоследок:
— Опасайся того, что приобретаешь обманом, хитрый лис. Может статься, игра не стоит свеч.
С этими словами она скользнула из тени на солнце и скрылась за фургоном.
«Не стоит свеч?»
Могвид заглянул в мешочек, и его лицо исказила злорадная улыбка. Выигрыш может оказаться бесценным. Внутри лежало несколько рыжих локонов Элены — доказательство того, что она ведьма.
Под плотным шатром дубовых ветвей царила тишина: не пели птицы, даже насекомые не стрекотали. Вира'ни прислушивалась, пытаясь уловить тишайший звук. Кожа нагого тела отливала мягким лунным сиянием, только длинные черные волосы покрывали ее, словно плащ. Затаив дыхание, она стояла на коленях возле трухлявого соснового пня, обожженного давним пожаром. Даже мимолетный шорох мог разрушить чары.
Впрочем, ее дети отлично поработали: на лигу вокруг не осталось ни одного живого существа. Поляна была усеяна тушками лесных обитателей — пушистых белок и самых разных птиц, а на опушке лежала олениха с неестественно вывернутой под действием яда шеей. Довольная, Вира'ни склонила голову, готовясь сотворить заклинание.
Перед ней на изъеденном червями пне покоилась вырезанная из эбенового камня чаша размером с ладонь. Нутро ее казалось чернее самого великолепного обсидиана, серебряные прожилки вспыхивали, точно молнии в темноте ночи. Вира'ни провела пальцем по краю.
Здесь лежит богатство, а внутри — могущество.
Она рассекла костяным кинжалом большой палец, и кровь обагрила чашу. Густые, точно ртуть, капли падали на дно и тут же исчезали — камень беспрестанно жаждал.
Произнося заученные фразы, Вира'ни чувствовала, как с каждым звуком холодеет язык. Остановка означала неминуемую гибель, и она заставила себя говорить. К счастью, заклинание было коротким. Когда из сомкнутых век уже сочились слезы, она наконец выплюнула последнее слово сквозь синие замерзшие губы.
Закончив, она села на пятки, поднесла порезанную подушечку к губам и принялась осторожно облизывать ранку. Кровь обожгла заледеневший рот.
Впереди самая трудная часть ритуала — ожидание.
