Впрочем, все это его уже не особенно беспокоило: дела в Санктуарий обстояли слишком плохо, и одному человеку было не под силу что-либо исправить, даже такому, как он, почти бессмертному, полубожествениому воплощению человека. Взять бы Джихан, да отправиться на север, с пасынками, а лучше без них — лежащее на нем проклятие и их докучливая любовь к нему могли погубить их всех. Если бог и вправду ушел, он должен последовать за ним. За границами Санктуария властвуют другие Боги Бури, там поклоняются другим именам. Верховный Властелин Бури (Энлиль), которого боготворил Нико, внял Мольбам Темпуса об очищении его судьбы и сердца — сейчас он желал узнать все о его Месте в жизни, его проклятии, его боге-хранителе. Он ждал только знака.
Однажды давным-давно, когда он путешествовал за границей, как странствующий философ в поисках спокойной жизни в спокойном мире, он понял, что богам все сущее представляется прекрасным, добрым и справедливым, в то время как люди одно считают справедливым, а другое — нет. Если бог умирал или бывал свергнут, хотя вроде ничто не предвещало такого исхода, происшедшее просто принималось как данность. Но и те, и другие рано или поздно приходили к закономерному просветлению: существует нечто, чего не избежать — воля старших богов. Вот почему оставалось только ответить на вопросы и ждать.
Он не сомневался в том, что ответ будет дан в ближайшее время, так же как и в том, что он сумеет его услышать и понять.
По дороге к Лабиринту он размышлял над своим проклятьем, из-за которого никто из живущих не мог любить его, и всякий смертный отвергал его любовь. На небесах же жили двое любящих его, это были призраки, подобные первому Пасынку, Абарсису. Но на небеса путь ему был закрыт: с незапамятных времен плоть его восстанавливалась, что бы с ней ни происходило. Дабы убедиться в том, что это по-прежнему так, прошлой ночью он пошел к реке и перерезал вены на обеих руках. Прежде чем он успел сосчитать до пятидесяти, кровь остановилась, и порезы начали затягиваться. Дар заживления — если это было даром — все еще оставался с ним. То был дар богов, а стало быть некая сила, не доступная смертным, все еще «любила» его.
Непонятная прихоть заставила его остановиться у оружейной лавки, облюбованной наемниками.
Три коня, топтавшиеся у коновязи, были ему знакомы — один из них был скакун Ннко, крупный гнедой, с пятнами ржавого цвета, с большой головой на тонкой шее, вечно замотанной овечьей шерстью для предохранения подгрудка. Конь, столь же наглый, сколь и уродливый, вызывающе зафыркал на тресского скакуна Темпуса, возмущенный тем, что Трес покрыл кобылу Нико.
Он привязал своего коня и вошел внутрь, пробираясь между расставленными арбалетами, дротиками, стальными и деревянными стрелами и мечами.
За прилавком сидела женщина, красивая и вздорная; ее шея сгибалась под тяжестью ожерелья, кожа благоухала. Она знала его, и секунду спустя он учуял едкий запах нервной испарины и защитного мускуса, который женщины выделяют в подобных ситуациях.
— Марк с парнями на заднем дворе, демонстрирует новые луки. Позвать его, господин Маршал? Или я могу вам помочь? Все, что здесь есть — ваше, мой господин, на пробу или в качестве подарка, — она широко повела руками, показывая развешанное оружие, при этом браслеты на запястьях призывно зазвенели.
— Я выйду на задний двор, госпожа, не утруждайте себя. — Она уселась на место, все еще взволнованная, но вынужденная повиноваться.
На обнесенном желтыми стенами дворе десять мужчин собрались за бревенчатым барьером — в ста ярдах от него на стене были натянуты три бычьих шкуры с намалеванными на них красными мишенями; между шкурами стояли прислоненные к стене кирасы из четырехслойной дубленой кожи, укрепленные бронзовыми пластинками и набитые соломой.
Кузнец склонился перед арбалетом, укрепленным на подставке. Он два раза ударил молотком по прицелу, опустил напильник, крякнул и произнес: «Ну, попробуй теперь, Стратон, должно получиться. Я подогнал прицел по твоему глазу…»
Большеголовый кряжистый кузнец с щегольской бородой, которая несколько скрашивала грубую внешность, с преувеличенным усилием поднялся с колен и повернулся к другому клиенту, только что подошедшему к линии огня: «Нет, Стеле, не так, если позволишь, я изменю натяжение…» — подойдя к нему, Марк велел Нико приставить арбалет к плечу и стрелять из такого положения; тут он увидел Темпуса и отошел от группы наемников, вытирая руки о фартук.
Тетивы щелкнули и арбалеты выпустили пять стрел, повинуясь командам старшего офицера «приготовились» и «огонь», а затем «поставить на предохранители», чтобы все могли подойти к мишеням и проверить точность попадания и глубину проникновения стрел в мишени.
Покачивая головой, кузнец признался: «У Стратона проблема, которую я не в силах решить. Я отлично отрегулировал его прицел, по крайней мере для себя, проверял арбалет три раза, но когда стреляет он, такое впечатление, будто он целится на два фута ниже».
— В сражении он будет стрелять метко; сейчас же Стратон больше беспокоится о том, чтобы друзья оценили его удаль. Он думает не столько об оружии, сколько о приятелях.
Кузнец понимающе подмигнул и стер улыбку с лица грязной рукой.
— Да уж, что верно, то верно. А что бы вы хотели посмотреть, господин Темпус? У нас есть новая закаленная сталь, хотя я так и не могу взять в толк, почему люди так горячатся и готовы платить за нее двойную цену: ведь человек мягок как глина, деревянной палкой можно легко проткнуть самое доблестное брюхо.
— Не нужно стали, покажи набор дротиков с железными наконечниками, когда освободишься.
— Я сам отберу. Может сейчас их и проверим? Испытаем, у кого рука тверже, если вы вызовете на соревнование…
— Не торопись, Марк. Возвращайся к своей работе. Я тут поброжу пока, огляжусь.
Он подошел к Нико, делая вид, что любуется новым арбалетом пасынка, и почувствовал на себе его взгляд из-под прикрытых век; глаза Нико, обычно ясные, сегодня были слегка затуманены, подстать подбородку, чуть прикрытому первой пробивающейся бородкой.
— Ну, как дела, Нико? К тебе вернулся маат?
— Не совсем, — ответил молодой боец, взводя рычагом до упора пружину и выпуская стрелу, которая, просвистев, вонзилась в самый центр мишени. — Вас Крит послал? У меня все отлично, командир. Он слишком много хлопочет. Она у нас на крючке, хотя на первый взгляд это незаметно. Нам нужно только время… она подозрительна, хочет, чтобы мы доказали свою преданность. Должен ли я сделать это во что бы то ни стало?
— Я могу дать вам срок только до конца следующей недели. Будь благоразумен, я тебе доверяю. Решай сам, чего она заслуживает и на что способна. Если Критиас будет задавать вопросы, можешь сказать, что действуешь по моему приказу.
— Скажу с удовольствием. Меня не нужно нянчить, но у него в голове это никак не укладывается.
— А как Джанни?
— Ему трудно притворяться, что он… тот, за кого мы себя выдаем. Парни уговаривают его вернуться в казармы, забыть прошлое и взяться за прежнюю службу. Но мы выдержим. Он уже вполне взрослый мужчина.
