Джун. Спустя полгода после переезда. Ее первый Сочельник в Иден-Парке
Она никогда не любила Рождество. Мрачное, унылое время.
Папа редко успевал вернуться домой из привычных поездок, никто не заморачивался тем, чтобы устроить настоящий праздник. Тошнотворное чувство одиночества – единственный подарок, который оставлял под елкой Санта. Ах, да. Еще бутылку выпивки для Той-кого-нельзя-называть: она любила это дело под Новый год.
Но в Иден-Парке к Рождеству начали готовиться еще с ноября, и воздух был пропитан предвкушением. Прошлые выходные и вовсе оказались фантастическими. Фрэнк поддерживал местных торговцев и ремесленников, и вместе с ними устроил в поместье ярмарку, во время которой Джун накупила себе разноцветных шоколадок. Она жить не могла без шоколадок, заедала ими волнение и тревогу, хотя, в общем-то, поводов для этого становилось меньше с каждым днем. Здоровая атмосфера Иден-Парка казалась благословением небес. Никто не лез в душу, не отчитывал, не грозил выгнать вон.
Часто по вечерам Фрэнк ставил диск Мартина Беккета, музыку которого открыл для себя в начале осени, и пел, сидя у камина с бокалом кислого вишневого компота. Джун подозревала, что опекун разбавлял компот вином.
– Спой со мной, – предлагал он, но она отказывалась:
– Я лучше тебя послушаю.
На самом деле, Джун много пела, но либо наедине с собой, либо очень-очень тихо, чтобы не раздражать окружающих. (В далеком прошлом у мамы раскалывалась голова от ее голоса, и приходилось беречь человечество от собственного несовершенства.) Да еще в присутствии Тони петь… нет, она со стыда сгорела бы. Впрочем, Джун была для него пустым местом, может, он и не заметил бы. Младший Андерсон игнорировал ее во время завтраков, ужинов, вечерних посиделок у камина, поездок на выходных… короче, всегда. Она на него тоже обращала мало внимания, чтобы не расстраиваться лишний раз. Подумаешь, король мира! У нее других забот хватало. Забота №1: Крис. Его семья традиционно проводила Сочельник в Иден-Парке, в этом году тоже собиралась, и Джун сама не своя была, считая дни.
И вот наступило 24 декабря. За завтраком Фрэнк сказал, что такой хорошей погоды давненько не бывало в канун Рождества.
– Отлично! Значит, в сад можно будет выйти без пальто, – обрадовалась Джун, мечтая о Принце Паркере. Он посмотрит на нее – а она без теплого мешковатого пальто, как принцесса, прохаживается по саду.
– Да, но кардиган набрось, все-таки не лето. – Опекун отпил кофе и пролистнул ленту новостей на планшете. Обычно Фрэнк комментировал новости вслух. Называл это домашним обучением. – Смотри-ка, у Роджера Синклера рейтинг подрос, – то ли одобрил, то ли осудил он какого-то рьяного парламентария и ткнул в экран, показывая видео с выступления этого Роджера. – Слышишь, как агрессивно и уверенно говорит? Сильный политик, жаль, что консерватор и пустослов.
– Мгм, – согласилась Джун, чтобы не признаваться, что ей не интересна политика.
– Его жена, Ванда, организовала фонд помощи жертвам домашнего насилия. С чего бы вдруг? Говорю тебе, Роджер метит в премьер-министры. Беда. Иден на него нет. Она могла любого консерватора разнести в пух и прах в разговоре. – Фрэнк вздохнул, ностальгически улыбнувшись.
Джун мало знала об Иден, потому что старалась лишний раз не спрашивать о бывшей хозяйке дома. Зачем бередить чужие раны? Сама она, например, расстоилась бы, если бы ее ни с того ни с сего начали расспрашивать об отце. Лишь иногда, вот как сейчас, проскальзывали обрывочные фразы, из которых складывался образ Иден. Если коротко, то она была само совершенство. О клане Макгрегоров, из которого она происходила, Джун знала и того меньше. Вроде бы, Глория, старшая сестра Иден, недавно погибла в авиакатастрофе, а таинственный крестник по имени Кай перебрался в Эдинбург… Что еще? Ах, да, престарелая мать Иден живет в Высокогорье и никогда не приезжает в здешние края, потому что терпеть не может Фрэнка, хотя такое попросту невозможно.
