Крон и Рея
Первая дочь, Галина, далась молодой матери тяжело. Марта рожала трое суток и родила ребенка «с варежку», как высказалась молодая, но знающая акушерка. Если бы не ее забота и находчивость – не вырвались бы мать с младенцем из прохладных, нежных объятий безвременной смерти. Впрочем, роженица не выказала особой радости, когда ее оповестили, что жизнь дочери вне опасности. Казалось, она вполне равнодушна к ребенку и заботится о нем только по обязанности.
«У молодых-то оно всегда так, потом пообвыкнется, привяжется к малютке», – успокаивал себя Леонид Андреевич. Он был вполне счастлив и доволен, почувствовав себя отцом. Правда, ему бы хотелось мальчика… Ну ничего, девчонка тоже хорошо, будет помощница матери.
А Марта в помощницах нуждалась. Через год после их свадьбы колонию расформировали. Морозова власти не обидели. Памятуя его заслуги, хозяйственную сноровку, назначили председателем колхоза. Пост немаленький, что и говорить, и ответственность велика. Но Леонид Андреевич не испугался, повел себя, как и пристало партийцу. Принял хозяйство в свои руки. Марта стала председателевой женой. А это – всем пример и мужу помощница, а как быть, если к тому же еще и свой дом вести надо, и младенец присмотра требует? Кое-как, однако, перебились. Соседки помогали молодой председательше, но все равно сюсюкаться с дочуркой ей было некогда. Вот и выросла Галина неприласканной. Да так, может, и лучше – для жизни. С ранних лет стала помогать Марте по хозяйству. Никакого дива в этом, конечно, нет – так все сельские дети растут. Но Галина, считай, весь дом на себе тянула и умела еще какой-то особенный уют в нем наладить.
После Галины родились еще две дочери, но они появились на белый свет недоношенными и умерли обе от пупочного сепсиса, не прожив и месяца.
В деревне сочувствовали молодой матери, да та по младенцам не убивалась особенно. Вообще же она была не то чтобы тихая или забитая, но какая-то равнодушная. Со спокойными серыми глазами, неопределенной кроткой улыбкой, мягкими волосами и плавными движениями, она выглядела образцовой женой, матерью и хозяйкой.
В 1955 году Марта снова забеременела. Леонид Андреевич весь этот год находился в делах и разъездах. Времена поменялись круто, но Морозову линия, взятая партией, нравилась. На новом пленуме ЦК приняли программу, по которой списали все недоимки по сельхозналогу с колхозов и совхозов, сам налог снизили в два с половиной раза, стали больше поставлять техники и дали наконец селу долгожданной самостоятельности. Свободы стало больше, но и ответственности прибавилось. Нужно было учиться работать по-новому. Леонид Андреевич побывал даже в Болгарии, для обмена опытом. Всякий раз, уезжая, наказывал Марте беречься и втайне лелеял мысль о сыне, прикидывал, какой дорогой подарок сделать жене, если на свет появится долгожданный наследник. Но сделал такой подарок, о котором никто и помыслить не мог.
Ехал из Москвы и купил на вокзале газету – до поезда оставалось два часа, нужно было занять время. Много тогда публиковалось объявлений о поиске пропавших в войну людей. Пробегая глазами колонки, Леонид Андреевич споткнулся о знакомую фамилию: Челобановы. «Майя Челобанова ищет свою сестру Марту Челобанову, пропавшую в 1942 году…» У Морозова закружилась голова, впервые в жизни. К чести его надо заметить – он ни на секунду не задумался о том, стоит ли рассказывать жене об ищущих ее родственниках. Позвонил с телефона-автомата, обстоятельно объяснил, в чем дело, рассказал, где Марта живет. Долго потом улыбался, вспоминая захлебнувшийся счастьем женский голос в трубке – был он похож на голос Марты, только моложе и звонче…
Впервые за много лет Марта засмеялась и заплакала – одновременно.
Младшая сестричка Майя, которую Марта помнила несносной, веснушчатой егозой, за эти годы успела выйти замуж за профессора и вернуться в Ленинград, но зазнаваться не стала – приехала навестить сестру. У председателева дома остановилась машина – черная и блестящая, как галоша. Из нее выпорхнула городская штучка, по моде одетая, в пышном платье, в перчатках, при лаковой сумочке и в лаковых же туфельках. Завитая, надушенная… Муж-профессор солидно шел следом. Сестры обнялись. Леонид Андреевич смотрел на Марту – и не узнавал ее. Вот она какой бы могла стать, если бы не деревенская житуха, если бы не постоянные беременности и роды, если бы не это равнодушие в серых глазах! Сестра навезла Марте подарков, и она теперь с радостью перебирала их. Ткань на платье, пестрый крепжоржет. Куда она, дуреха, пойдет в таком платье? Коров доить? С бисерной сумкой только в театр, а какие в деревне театры? Додумалась сестрица!
В желтой шкатулке, выстланной шелком, лежали флакон духов, коробочка пудры, футлярчик губной помады. Марта понюхала духи, поднесла к лицу пуховку и, взглянув в зеркало, снова затряслась в рыданиях.
Однако и у Морозовых нашлось, чем похвастаться. Помимо богатого деревенского угощения, конечно. Профессор во весь голос восторгался и свежим воздухом, и близостью реки, и ароматами деревенского вечера, но прямо-таки застыл в изумлении, увидев в светлой горнице на комоде часы. Те часы, что откопал когда-то в подвале бессчастный Рябушинский и презентовал понравившейся девчонке. Так они и стояли с тех пор, никому глаз не мозолили, потому что Леонид Андреевич стал уж и забывать историю их появления, а Марта, и помнила, да никому не говорила.
