– Вон там, – сказала я, слегка кивнув. – Следуйте за мной.
Кхент запротестовал, с тоской глядя на поднос, на котором высились пироги с вареньем.
Я улыбнулась и, схватив Мэри за руку, потащила ее за собой.
Было не лишним предупредить его, учитывая, что я видела, как жадно он ест дома:
– Невежливо съедать сразу все пироги.
Кхент понял намек и поспешил к еде. Пока я смотрела на Джастину, Мэри обводила взглядом зал, упиваясь видом великолепных платьев и туфелек. От изумления у нее даже рот приоткрылся. На меня все это не произвело такого впечатления, как я когда-то ожидала. Мне ничего не хотелось из новой лондонской жизни. Наследство отца должно было стать наградой за жизнь, полную лишений, и все, на что я рассчитывала, – это уютный теплый дом, обильная еда и общество друзей. Мы могли бы посетить различные уголки страны. Или увидеть Париж! Но до сих пор ничто не принесло мне радости, и даже этот бал ощущался как работа. Я пришла сюда в поисках Джастины, надеясь укрепить нашу дружбу. Именно это должно было стать здесь, в Лондоне, моим якорем.
Двигаясь сквозь разгоряченную, благоухающую духами толпу, я убеждала себя, что делаю это по собственной воле и что мое отчаянное стремление познакомиться с Джастиной Блэк не имеет ничего общего с голодным духом у меня в голове.
– С тобой все в порядке? – спросила Мэри.
– Да, а почему ты спрашиваешь? – пробурчала я.
– Ты чуть не раздавила мне руку, Луиза. Будь осторожна.
Она была права. Ее несчастная рука уже покраснела.
– Может, следует позвать Кхента? – прошептала я, отпуская ее ладонь.
Я на мгновение остановилась. Вокруг нас плыли шуршание шелка, музыка и звуки разговоров, вызывая легкое головокружение. Я покачнулась, чувствуя подступающее оцепенение, которое всегда накрывало меня подобно океанской волне перед тем, как что-то должно было произойти. Неужели дух Отца почувствовал, что одна из его дочерей оказалась рядом? Что он вообще хочет, чтобы я с ней сделала?
– Не думаю, что Джастина причинит тебе вред, – заметила Мэри, стараясь меня поддержать. – Ты говорила, что ваша переписка была дружеской.
Я вздохнула и кивнула, заставляя себя открыть глаза. Мне вдруг показалось, что свет в зале слишком яркий.
– Я беспокоюсь не о ней, Мэри.
Перед глазами всплыло лицо одной из последних гостий Холодного Чертополоха, которую я обслуживала, Амелии. Отец выпил ее сущность, чтобы сохранить собственную жизнь, оставив лишь сухую и хрупкую оболочку. Пока я не испытывала искушений подобного рода, но нельзя было исключать того, что наряду с темпераментом я получила и его ужасную силу.
Мы подошли к Джастине, которая стояла чуть в стороне от толпы гостей и грациозно покачивалась в такт музыке. Ее ярко-синяя юбка, шурша, колыхалась из стороны в сторону. Для меня это было все равно что смотреть в светлое красивое зеркало, а ей, вероятно, напоминало отражение в кривом зеркале. Она была совершенно очаровательна – с мягкими розовыми щечками и узким, как у отца, подбородком. Ее темные блестящие волосы завивались упругими локонами, тогда как мои казались припорошенными сажей.
– Луиза? – Она удивленно распахнула глаза, но потом улыбнулась. – Приятно видеть тебя снова!
Джастина бросилась вперед, взяла меня за обе руки и закружила. Рядом с ней стояла женщина постарше, вся усыпанная веснушками, с ярко накрашенными губами и множеством сверкающих золотых цепочек. Она тут же стала принюхиваться, словно учуяв что-то протухшее.
– Это моя опекунша, миссис Лэнгфорд, – скромно сообщила Джастина.
Я представила Мэри и извинилась, объяснив, что третьего члена нашей компании задержали десерты.
– О, это полностью его оправдывает, – отозвалась Джастина, касаясь моего подбородка надушенным веером. – Повар леди Трэмптон – один из лучших в Лондоне. Я и сама неравнодушна к его марципанам.
– Может, на этот раз не стоит налегать на марципаны, Джастина, – протянула миссис Лэнгфорд, окинув взглядом с головы до ног сначала меня, потом свою подопечную.
– Успокойтесь, миссис Лэнгфорд, я буду есть столько, сколько захочу. А сейчас прошу нас извинить, нам с Луизой нужно о многом поговорить. Мы хотим обсудить все скандальные сплетни.
Она подмигнула опекунше. Та раскрыла веер и отвернулась, скользнув, как призрак, к столику с лимонным мороженым. Я вовсе не пожалела о том, что она ушла, хотя сила убеждения Джастины выбила меня из равновесия. С одной стороны, это радовало, но одновременно шокировало. Прежде чем я успела сказать хоть слово, она подхватила нас с Мэри под руки и увлекла в сторону, противоположную той, куда отправилась ее опекунша, и мы снова смешались с разгоряченной толпой смеющихся, флиртующих гостей.
– Видишь ли, с моей стороны это была лишь шутка, поскольку я всегда веду себя очень прилично. Но я надеюсь все же, что в том, что я сказала, есть доля правды. Судя по твоим письмам, у тебя очень интересная жизнь. Столько захватывающих событий! А я только и делаю, что вышиваю образцы узоров да хожу в гости на чай. – Она испустила мелодраматичный вздох.
Я вспомнила все жестокие слова, которые Отец использовал, говоря о своих человеческих дочерях. Он считал их совершенно незначительными фигурами, а их жизнь – жалкой и короткой. Мое сердце забилось при этом воспоминании, ибо это было весьма далеко от истины. Джастина оказалась доброй, яркой и живой – в отличие от своего нерадивого отца.
– В Йоркшире, несомненно, много всего произошло, – усмехнулась Мэри.
– Звучит заманчиво. Ты должна рассказать мне, как именно узнала о нашем родстве, Луиза. Но знаешь, я всегда чувствую ложь. Ты чего-то недоговариваешь о нашем отце…
Сначала я была уверена, что голова у меня кружится просто потому, что в зале слишком жарко. Все вокруг нас, казалось, были одеты в такой сверкающий ослепительно-белый шелк, что в комнате стало еще светлее, и от яркого света у меня заболела голова. Но мне становилось все хуже, шум в голове все усиливался, и я уже едва могла расслышать, что говорит Джастина. Мы снова вынырнули из толпы, на этот раз у противоположной от столов с десертами стены. Комната плыла перед глазами, пол казался мягким, и я, спотыкаясь, сделала несколько шагов.
Мэри мгновенно оказалась впереди и поддержала меня. Я несколько раз сморгнула. Ее каштановые волосы расплывались перед глазами, пока дурнота не схлынула.
Молодец, дитя, ты привела меня к одной из моих дочерей.
Вот что это был за шум в ушах – голос Отца. Его дух пытался повлиять на меня, пока ему не удалось вытеснить мои собственные мысли. Казалось, вся неистовая мощь грозы сконцентрировалась у меня в голове. У меня перехватило дыхание.
Поглоти ее. Ты можешь. Ты должна. Мы это сделаем.
– Нет! – услышала я собственный голос.
У меня подкосились колени. Боль стала невыносимой. Я распахнула глаза, но оказалось, что я совсем ничего не вижу – перед глазами была только кроваво-красная стена. Красная-красная ненависть. Я почувствовала, как мои пальцы скрючиваются и превращаются в острые когти, жаждущие разорвать добычу.
