Меня парализует от жуткого предчувствия, что птица вот-вот ударит в глаза, и я невольно сжимаюсь. Ворон выглядит огромным, в солнечном свете лоснятся чернотой гладкие перья, а клюв, к моему изумлению, отливает серебром, будто выточен из металла. Так же, как и острые когти, впившиеся в кожу до плотных кровавых капель.
Массивная голова утыкается в мой лоб и трется о щеку. Ворон ластится, как домашняя кошка и настойчиво требует ответной ласки.
— Ты ему нравишься, — говорит Герант, и я не могу понять, почему в его глаза так много огня и горечи одновременно.
— Странно это, — бормочу под нос и робко поглаживаю птицу по спине.
Впрочем, воронам я и должна нравиться. Они же любят сидеть на пугалах.
Герант
Я чувствую прикосновение к коже даже на расстоянии. Ворон услужливо делит со мной и тактильные ощущения тоже, издевается, поглядывает насмешливо, а мне выть охота от этого его выбора и осознания, что ни на что не влияю.
У двоедушников «все сложно». Вообще всегда. Иногда двум подселенцам удается ужиться в одном куске мяса и не разорвать его на части внутренними конфликтами.
Иногда двоедушники сходят с ума.
Их рассудок расслаивается, как сливочное масло на сковороде, растекается чернильными пятнами безумия. Животное и человек теряют точки соприкосновения навсегда, а тело медленно видоизменяется, не в силах выдержать вражды двух господ.
Их отлавливают и пристреливают, как дикарей, потому что разума там — три капли и никаких ограничителей. Изуродованные ненавистью и болью твари не брезгуют человечиной и однажды утрачивают человеческий облик, способность говорить, воспоминания и собственную личность.
Двоедушники к одиночеству привычны, но иногда все складывается иначе.
Животные могут выбрать спутника, по каким-то только им ведомым особенностям. Как говорят двоедушники: схожее нутро зовет их. Притягивает, как магнит может притянуть металлическую стружку.
Это не старая сказка об истинной паре, какими любят зачитываться малолетние девчонки и томно вздыхать под светом луны на сотне разных планет.
Выбор — это родство.
Это «якорь» корабля и струна подпространства, что тянутся друг к другу, чтобы в бушующем мраке добраться до нужной планеты.
Выбор — не приговор. Я могу сопротивляться влиянию ворона, даже, наверное, смогу ему объяснить, что мне все это нахрен не нужно, твою мать!
Не нужно, как же! То-то ты папочку заботливого из себя строишь. Раздеться ей помог, голову ощупал, о самочувствии спросил. Не насрать ли тебе, Герант?! Ты с ума сошел? Через три дня ты должен быть на Заграйте и взяться за новое дело! Лишний груз хочешь прихватить? И не твоего это поля ягода. Она — личная охрана того заносчивого выродка, что станет частью большого и грозного Совета. Зачем тебе эти проблемы?
Зажмуриваюсь и затылком чувствую изучающий взгляд Ши.
И сглатываю с трудом, когда перед глазами проплыло окровавленное лицо Анны. Бледное, исполосованное когтями, изуродованное.
Отважная воительница, сильная и смелая женщина, лучшая. Напарник, друг и возлюбленная. Воин, что не вынес тягот пути. И мои руки в ее крови по локоть.
Вольные стрелки должны оставаться вольными. Во всех смыслах.
— Ты в порядке?
Вздрагиваю всем телом и резко поворачиваюсь, а Ши сдавленно охает и отступает на шаг назад. Цепляется ногой за какую-то долбаную корягу, и я едва успеваю удержать ее за локоть и дернуть на себя. Ворон кричит и взмывает в небо, а пряди медно-золотых волос цепляются за крылья и несколько мгновений покачиваются во влажном жаре воздуха, как праздничные ленты.
Запах шалфея бьет меня по лицу наотмашь, раскаленным топором врезается в висок и мир мигает, точно кто-то забыл поменять испорченную лампочку. Узкие ладони упираются в грудь, а пытливый взгляд ввинчивается в меня сотней гвоздей, приколачивает к месту и выбивает воздух из легких. Кажется, я раскалился до миллиона градусов по Цельсию и вот-вот сорвусь с цепи.
Так мало мне надо. Всего одно хреново прикосновение напрочь срывает с меня тонкий слой цивилизованной шелухи! Пальцы покалывает, и руки сами тянутся к ее лицу, скользят по обметанной загаром коже, очерчивают скулы, а в серых глазах — ни грамма страха.
— Что ты делаешь? — такой простой вопрос.
Действительно. Какого хера я делаю?
Блять, Ши, просто достань пистолет и пристрели меня!
С трудом отрываю от нее взгляд и поднимаю голову, чтобы в следующую секунду вырвать из крепежа на бедре оружие. Дробовик у меня складной и приводится в боевой режим лишь одним плавным движением кисти. Ши даже обернуться не успевает, как грохает выстрел и резвая плеть дерева, решившая полакомиться незваными гостями, вспыхивает, как промасленная тряпка, и опадает на землю горящими лохмотьями.
Девушка что-то выкрикивает на незнакомом языке, а я мысленно ставлю десять пластинок золотого сцила, что это отборное ругательство. Чувствую прямо, как в стороны от нее расходится волнами удивление, гнев и досада.
Тонкая рука тянется к револьверу, но опасность миновала. Пока что.
Она удивленно моргает, рассматривает толстую гибкую ветку и тяжело сглатывает, как-то робко и осторожно проводит рукой по шее, ощупывает кожу. Представляет, наверное, как эта дрянь с легкостью отделяет голову от тела.
— Ты не шутил, — ее судорожный вдох колеблет жаркий воздух перед лицом и медную прядь волос. Я невольно пробегаю взглядом по острым углам выпирающих позвонков и застываю, когда глаза наталкиваются на два грубых рубца, пропахавших лопатки Ши.
Меня не колышут чужие шрамы, я и сам ими покрыт в той мере, когда это переходит из разряда «украшение» в разряд «много выпендриваешься во время боя».
Но тут меня тряхнуло, как от удара током. Прямо подбросило, стоило только представить, как кто-то грубо корежит и уродует нежное тело.
— Я никогда не шучу, — голос ничем меня не выдает, но она чувствует взгляд. И сжимается, словно ждет удара или насмешки.
Это такой детский и колючий жест, что я невольно тянусь к ней, но вовремя отдергиваю пальцы, когда Ши оборачивается.
— Глаза не поломай, — бросает воинственно, выпячивает острый подбородок и прячет спину, чтобы я не мог ничего рассмотреть. Влажная майка натягивается, очерчивая маленькую грудь, но для Ши скрыть «уродство» важнее.
— Герант! — голос Бардо выводит меня из оцепенения, и я оборачиваюсь.
Друг выглядит помятым, даже разбитым. Шутка ли, посадить корабль почти без потерь после неудачного прыжка. Шанс один на миллион.
— Нашел девчонку, — Бардо вздыхает с облегчением, а я думаю, что его могло связывать с этой колючкой. Кажется, он хорошо знал ее погибшего хозяина, — топливо по нулям, нужно искать склад.
