Джеймс поменял работу на более денежную, но требующую больше времени, домой заявлялся поздно, она его почти не видела.
Родители, к которым она кинулась за утешением, приняли его сторону: раз заводишь ребенка не ко времени, терпи.
– Конечно, мне теперь не до университета, – пожаловалась она как-то Джеймсу и тут же заметила, как похолодели его глаза. Словно она забеременела нарочно, чтобы увильнуть от учебы!
Их отношения дали первые трещины.
А потом наступил тот злополучный вечер, который стал началом разрыва. Она была на седьмом месяце и чувствовала себя неважно, к тому же пребывала в подавленном настроении, ощущая себя дурнушкой – маленьких женщин беременность отнюдь не красит.
Любовью они заниматься перестали. Вин, разобиженная тем, что Джеймс так неприязненно встретил весть о будущем ребенке, оттолкнула его, когда он попытался ее обнять. Больше он к ней не прикасался. Тело ее жаждало близости, но гордость не позволяла первой сделать шаг к примирению. Затаившийся в груди червь сомнения начал свою разрушительную работу, вселяя мысль, что она больше нежеланна, что беременность изуродовала ее напрочь.
Вскоре опасения ее подтвердились. На ужине, устроенном для работников фирмы, она сразу заметила, как смотрела на ее мужа Тара Саймонз, как она прижималась к нему в танце. Что ж, барышня хоть куда – изящная, стройная, а главное… не беременная. К ней Тара отнеслась надменно: намеренно игнорировала Вин, затеяв разговор на профессиональную тему. Вин, разумеется, не смогла принять участие в оживленной беседе. Где уж ей разбираться в микрокомпьютерах!
Женское чутье подсказало сразу: Тара хочет заполучить ее мужа, а Джеймс, хоть и всячески отпирается, наверняка находит ее привлекательной. Удивляться нечему. Высокого роста, рыжеволосая, с удлиненными, зелеными как у кошки глазами, Тара выглядела весьма соблазнительно, это вынуждена была признать даже Вин.
Трещины в отношениях супругов становились все глубже. Джеймс перешел спать в соседнюю комнату – дабы не беспокоить ее, как он пояснил.
Однажды, когда Вин была дома одна, без предупреждения приехала ее мать. Тем субботним утром Джеймс объявил, что у него дела в офисе. Вин позвонила, чтобы узнать, когда он вернется, и бросила трубку, будто обожглась, услышав голос Тары на том конце провода.
– Вин! Моя дорогая, с тобой все в порядке? – недоуменно спросила мать, когда дочь открыла ей дверь.
Вин вдруг взглянула на себя глазами матери: волосы нечесаные и немытые, халат в пятнах, мятый, лицо без макияжа, глаза от беременности припухли.
Мать нахмурилась еще больше, когда увидела, что комната в беспорядке, а на кухне – горы немытой посуды.
Теперь Вин понимала, как неприглядно выглядит и сама она, и ее гнездышко, а все из-за непроходящей усталости и из-за чего-то еще… Да, Джеймс редко бывает дома, а когда бывает, то… А когда бывает, то глаза бы его на жену не глядели! Она нередко замечала на себе его угрюмый, изучающий взгляд и угадывала в нем немой вопрос: на кой ляд он женился?
Ну конечно, жениться надо на таких, как Тара, на таких, которые не спешат беременеть, а получают университетские дипломы и делают карьеру. Вин подумала, что, не влюбись она в Джеймса по уши, она бы тоже вела себя поумнее.
На следующий день она позвала в гости двух школьных подруг. Ее беременность вызвала у них изумление и даже, как ей показалось, жалость.
Мать помогла ей навести порядок в доме, помыть голову. С волосами ей стало управляться трудно, она жалела, что не обрезала покороче свою гриву. Но ведь Джеймс так часто любовался ее длинными локонами, так любил целовать ее сквозь шелковую пелену волос…
На глаза ее навернулись слезы. Что случилось с ними, что произошло с их любовью?
Джеймс вернулся в пятом часу. У Вин отлегло от сердца, когда он, заметив порядок в доме и ее блестящие волосы, подошел, обнял, шутливо потеребил за мочку уха. И тут от него повеяло крепкими духами – она сразу учуяла их обострившимся от беременности обонянием. Сомнений не было: духи Тары!
Вин резко оттолкнула его, лицо исказилось гневом, она выкрикнула:
– Не дотрагивайся до меня! Уйди!
Через месяц после этого наступили роды, и появился Чарли. В то время Джеймс, надо полагать, развлекался с Тарой.
На Чарли он удосужился посмотреть, когда тому было уже два дня. Вин помнила, как он с насупленным видом оглядел младенца, даже не попытался взять его на руки, а как только она принялась кормить сына, отвернулся.
Она ждала от него тепла, внимания, любви, наконец. Неужели так трудно полюбить собственного ребенка?
Вин хотела, чтобы колыбелька Чарли стояла в их комнате, рядом с их кроватью, но Джеймс потребовал, чтобы ребенок находился в детской. Когда у малыша разболелся желудок, она яростно обрушилась на Джеймса, словно именно он был виноват в обычном детском недомогании.
Она знала, что вспышка ее несправедлива; но брать слова обратно было поздно, да и что толку? Муж ее разлюбил. В этом она уверилась шесть месяцев спустя – Джеймс однажды не явился ночевать домой.
Утром раздался телефонный звонок. Вин немедленно узнала елейный голос Тары.
– Если вы беспокоитесь о Джеймсе, то не стоит, – протяжно проговорила она. – Эту ночь он провел у меня… – И, сделав многозначительную паузу, добавила: – Вам ясно, что я имею в виду, не так ли, Вин?
Не сказав ни слова, Вин положила трубку. Тело ее вдруг обмякло, голова разболелась, сердце щемило от обиды и гнева. Она положила Чарли в прогулочную коляску и вышла из дому. Так и гуляла с залитым слезами лицом. Как только Джеймс вернулся домой, она потребовала развода.
Он пытался что-то объяснить, но она решительно пресекла его: станет она слушать байки о его интрижках! Гордость бушевала в ней, гордость, вытеснившая даже боль.
Тара недвусмысленно дала понять, в каких она отношениях находится с ее супругом. Выход из такой ситуации только один – развод.
Странно, но ее семья выступила против такого решения, упрекнув ее, что она не думает о ребенке. Вин, однако, была непреклонна, требуя, чтобы Джеймс покинул дом немедленно.
Звук пролетающего в небе самолета прервал ее воспоминания. Она нахмурилась и беспокойно заерзала на сиденье: не заплутаться бы ей в дебрях прошлого! Обычно, когда возвращались воспоминания о ее недолгом замужестве, Вин решительно отгоняла их прочь, и вот теперь, когда они явились освобожденными от обиды и боли, она начинала осознавать, какой же была неопытной, эгоистичной и, пожалуй, даже испорченной.
Глядя на себя прежнюю с дистанции прожитых лет, она хмурилась все сильнее.
Да, ее семья оказалась права: слишком молода она была и для замужества, и для материнства. Теперь, к примеру, разве стала бы она требовать у загруженного работой Джеймса отчета за малейшее опоздание, разве стала бы так упрямо настаивать на своих детских капризах? Нет, конечно. И уж ни в коем случае не встречала бы усталого мужа такой замарашкой и в таком неприбранном доме.
