Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Когда песня закончилась, она вытащила наушники, и они повисли у нее на шее.
– Это ты? – спросила она. – Ты пел?
Вид у него был довольный.
– Девочка, это не я. Это Чарли.
– Кто?
– Чарли. Чарльз Мэнсон. Ты не знаешь Чарли?
– Он певец?
– Был. Пока не убил кучу народу в каньоне Бенедикт.
Джессика бросила на него сердитый взгляд.
– Ты меня напугать пытаешься?
– Ни в жизни, – сказал он. Положил ей руки на плечи. – Чарли был певцом, мог бы стать звездой. Девушки его обожали. Любили даже больше, чем ты любишь Акселя, а он любил их в ответ. Они всюду за ним ездили – Мэри, Сьюзен, Линда и остальные. Но потом они убили ту женщину, и ее ребенка, и еще кучу народу, и теперь его заперли, и их тоже, и вся семья рассеяна по миру, но они так и продолжают друг друга любить, каждую минуту, каждый день, и об этом все эти песни.
– Чушь какая-то, – сказала Джессика, выкручиваясь из его рук. – Я не понимаю, о чем ты, но, по-моему, тебе надо отсюда уйти.
– Но тебе же понравилась эта песня, – сказал он. Голос у него стал мальчишеский, почти просящий. – Я знал, что она тебе понравится. Поэтому и принес тебе кассету.
– Я не знала, что ее написал убийца!
– Прости, – сказал он. – Ты права. Я не должен был рассказывать тебе про Чарли. Я не хотел тебя пугать, честно.
Она взглянула на него, ничего не понимая. Руки у него были загорелые и сильные, поросшие густыми черными волосами, но ресницы были другого цвета, красновато-золотистые, как у Акселя.
– Можешь взять кассету, если хочешь, – сказал он, поднявшись. – Послушай все песни. Мне кажется, лучшая «Детка, смотри, во что играешь», но «Прекратись» мне тоже нравится, и «Больной город» тоже. Может быть, ты со мной согласишься. А может, и нет. Это нормально. Все песни отличные, правда.
Он открыл плеер, сунул кассету обратно в футляр, глядя в землю, словно был слишком смущен, чтобы смотреть Джессике в лицо.
Она взяла кассету и сунула ее в рюкзак.
– Спасибо, – сказала она.
– Послушаешь?
– Конечно.
– Отлично! Может, сможешь где-нибудь найти плеер. Я бы дал тебе этот, если бы мог, но не могу. Прости.
– Все в порядке. Я что-нибудь придумаю.
Она думала, что он уже уходит, но он присел перед ней и обхватил ее лицо ладонями. Руки у него были огромные и теплые, собственное лицо показалось ей крошечным, словно кукольное. Она думала, он ее поцелует, но он провел большим пальцем по ее губам. Она раздвинула губы, и палец скользнул между ними. Она почувствовала языком грубый узор на подушечке его пальца, ощутила кислый вкус грязи под его ногтем. Он сказал:
– Конечно, ты должна будешь мне ее вернуть. В смысле, кассету. Вернешь, да? Обещаешь?
Ее ответ прозвучал невнятно из-за его руки.
– Когда? – спросил он. – Сегодня ночью?
Она покачала головой. Он вынул палец, и она увидела, как тот блестит от ее слюны.
– Я не могу! – задыхаясь, сказала она. – Сегодня не могу.
– Почему?
– Моя подруга… Моя подруга устраивает вечеринку с ночевкой. Я туда должна пойти.
Он засмеялся, словно это было самое смешное, что он слышал в жизни.
– Да плевать мне на твою подругу, – сказал он. – Встретимся здесь после того, как ты послушаешь кассету, и ты мне скажешь, какая песня тебе больше всего понравилась.
– Я же сказала, я не могу!
– Ох, девочка, – сказала он. Взъерошил ее волосы. – Конечно, можешь. Скажем, в десять? Или нет, лучше в полночь?
– Я не приду сюда в полночь. Мне двенадцать! Ты спятил?
– Значит, в полночь, – сказал он, поддев ее подбородок. – Увидимся.
Конечно, она не собиралась выходить и встречаться в полночь в парке с каким-то грязным незнакомцем. Идея была дурацкой с самого начала; было глупо об этом даже думать. Она все называла его про себя Чарли, хотя знала, что это не его имя, и все думала про палец Чарли, про то, какой он костлявый и грязный и как его ноготь поцарапал похожую на губку кожицу, там, где горло сходится с нёбом. Она все бегала в ванную и широко раскрывала рот – убедиться, что у нее не идет кровь. Надо было его укусить. Надо было откусить его жуткий палец напрочь, чтобы он заорал, и выдернул руку у нее изо рта, и залил бы кровью всю площадку, кровью из обрубка, кроме которого ничего не осталось.
Конечно, она не собиралась встречаться с этим кошмарным стремным Чарли в парке, да еще в полночь, но все-таки, когда подруга из лучших позвонила ей, чтобы попросить принести на вечеринку диск с «Грязными танцами», она сказала, что все-таки не сможет прийти, потому что у нее болит живот. При мысли о том, как ее лучшие подруги будут хихикать, и обнимать своих плюшевых мишек, и играть в «Легкая как перышко, твердая как доска», ей хотелось кого-нибудь пнуть, но и живот у нее вроде как болел. Потом она думала, что, может быть, и надо было пойти, потому что, глядя, как мама с папой и младшим братиком сидят в кухне за столом и едят лазанью, она разозлилась еще сильнее.
– Мам, пап, – сказала она. – Мне просто интересно. Вы когда-нибудь слышали про Чарли Мэнсона?
Мама и папа слышали про Чарли Мэнсона, но не хотели говорить об этом за столом. Джессика думала, не позвонить ли Кортни и Шэннон, узнать, что они собираются делать, но потом она представила, как они захотят выбраться из дома покурить, а на улице ей сегодня хотелось быть в последнюю очередь – там ее мог отыскать Чарли. Может быть, лучше всего просто остаться дома. Дом для нее был самым безопасным местом, потому что Чарли не знал, где она живет, и даже если он ее выследил, – чего он почти наверняка не делал, – у них стояла очень крутая система охраны, которую установил после переезда папа, и это не считая собаки, Боско, метиса немецкой овчарки, который не любил никого, кроме тех, кого знал с тех пор, как был щенком. Ей ничего не грозило. Она была в безопасности. Она ни в коем случае не собиралась на встречу к Чарли в полночь в парке, и ей ничего не угрожало.
После ужина мама включила кино, и, когда пробило десять, Джессика подумала о том первом разе, когда увидела Чарли, и подумала, что он из скейтеров, и о его вопросах про альбом Guns N’Roses, и о том, как ему нравилась музыка. Она вспомнила, как он раскачивался под песню, которую она ему поставила, прижимая ладони к наушникам, и о том, что она почувствовала, когда он коснулся ее лица, и о том, какие голубые у него глаза. О кассете она тоже подумала, та так и лежала на дне ее рюкзака, и Джессика гадала, что случится, если он за ней придет. Задумалась она и о том, что случится, если она пойдет в парк отдать ему кассету и сказать, какая песня ей понравилась больше всего, и позволит ему вести себя, куда он пожелает.
Ее мама, папа и братик заснули на диване, не досмотрев кино. Так в их доме случалось довольно часто, и обычно ее это страшно раздражало, но сегодня она вдруг поняла, что сейчас заплачет. Она смотрела на маму, на ее дурацкую стрижку перышками, из-за которой она была похожа на перепуганную старую птицу, на отца, храпевшего сквозь усы, на братика в пижаме с черепашками-ниндзя. Что бы они подумали, если бы знали, что к ней вязался какой-то гадкий с виду мужик, мужик, который сунул ей в рот свой грязный палец и считал, что убийства, совершенные Мэнсоном, это лучшее, что было в мире? Мама с папой так расстроились бы. Они бы испугались. От этой мысли она испытала прилив храбрости и, когда кончилось кино, не стала их будить и говорить, чтобы шли уже спать, а пошла к себе, взяла подушку и одеяло и вернулась на диван. Она охраняла себя, маму, отца и братика, пока благополучно не миновала полночь, а когда часы закончили бить, натянула одеяло до подбородка и завершила свое бдение, напевая про себя: «Пошел ты, Чарли, пошел ты, пошел ты».
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
