Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
А маменька Тимофея Андреевича (вот честно, ни кожи, ни рожи, ни большого ума!) расслабленно попивала на веранде холодный компот с горячими пирожками. И все трещала о том, как прекрасна ее сладкая жизнь, радуя этим добросердечную Татьяну Андреевну и огорчая завистливую Натку, до которой долетали интригующие обрывки сказанного: «дом в Мюнхене», «дача в Ницце», «еще одна машина», «ищем няню»…
Мысль о том, что вот этот толстый карапуз – не просто мелочь пузатая, а целый наследник неплохого такого состояния, вызывала у Натки злую зависть и мучительное чувство вины.
Почему, почему она не озаботилась тем, чтобы у Сеньки был отец, от которого ее мальчик мог бы унаследовать не только ум и приятную внешность?
Ненаследный принц Сенька тем временем носился по дворам – своему и соседскому, который тоже привык считать родным, таскал со стола пирожки и делил их с собакой, расстреливал из водяного ружья кротовьи норы и лежал на горизонтальной ветке старой яблони, свесив вниз одну босую ногу, как ленивый кот – лапу. И эта его загорелая поцарапанная конечность с грязной шершавой пяткой была для Натки мощным раздражителем, потому что чрезвычайно наглядно контрастировала с нежно-розовыми складчатыми ножками Тимофея Андреевича.
Переводя взгляд с одной пары детских ног на другую, Натка понимала, что это очень символично: можно было не сомневаться, что жизненный путь Тимофея Андреевича будет совсем не таким, как у Сеньки. Не кривым и ухабистым, без грязных луж и колючек… Он, этот Тимофей Андреевич, еще и на ноги толком не встал, а любящие родители уже позаботились о том, чтобы вымостить ему дорожку пружинящими пачками бумажек с водяными знаками…
А она, Натка, до сих пор думала только о своих удовольствиях.
Но, может, еще не поздно?
Чтобы не отвлекаться на сюсюканье и воркование чужого мужа и не раздражаться пуще прежнего, Натка отвернулась от соседей с их гостями, уперлась напряженным взглядом в суковатое полено и позвонила сестре – нужно было посоветоваться.
– Слушай, полено… тьфу, послушай, Лена! – произнесла она, с трудом дождавшись вопросительного и усталого «Алло?». – Ты у нас юрист, должна знать, что нужно, чтобы получить наследство?
– Насколько я знаю, необходимо в шестимесячный срок с момента смерти родственника подать нотариусу заявление о вступлении в наследство и предоставить необходимые документы…
– То есть надо ждать смерти?
– Чьей? – Сестра заволновалась. – Натка, ты в порядке? Что с тобой, ты вообще как себя чувствуешь?
– Паршиво, – честно призналась Натка. – Но жить буду, если ты об этом. Речь не о моей смерти.
– А о чьей же?
– О смерти Сенькиного отца.
– А он умер?!
– Нет! Не знаю. Ты чем слушаешь? Я же говорю – надо ждать.
Сестра в трубке немного помолчала. Потом побулькала – видно, запила услышанное чем-то для лучшей усвояемости. Снова спросила, теперь уже осторожно:
– А ты разве знаешь, где он?
Вообще-то это был больной вопрос, который давно уже не поднимался.
Сенькиного бестолкового отца и своего непутевого мужа Натка сама давным-давно выгнала, а он и не попытался вернуться в семью, куда-то сгинул, так что у Сеньки, когда он подрос и заинтересовался этим вопросом, даже не было возможности познакомиться с родителем.
Натка придумала пропавшему папе-мужу романтическую профессию и героическую кончину – мол, был он метеорологом на полярной станции и до смерти замерз в страшный буран, до последнего снимая показания приборов, без которых разбились бы самолеты и утонули бы корабли. Мелкий доверчивый Сенька эту версию принял, а Лена поморщилась, но разоблачать вдохновенное вранье сестрицы не стала, сказав Сеньке, что это очень, очень печальная тема и лишний раз поднимать ее не стоит, чтобы не причинять душевную боль Натке. Типа, она у них такая чувствительная, что ее все это страшно мучает. И тему отсутствующего мужа-папы деликатно замяли.
Меж тем «чувствительная» Натка, по правде говоря, если от чего и страдала, так разве что от переизбытка мужского внимания. И уверенности в том, что сына она родила от того «героического метеоролога», у нее не было.
Зачатие, в результате которого на свет появился Сенька, вовсе не было непорочным, в то судьбоносное время легкомысленная Натка крутила сразу с несколькими кавалерами, и кто из них в итоге стал отцом, знать не знала. Вопрос отцовства представлялся ей непринципиальным. Кто по паспорту муж – тот и законный отец, почему нет? Все ее мужики были красивыми, здоровыми, неглупыми, то есть с наследственностью у ребенка в любом случае проблем не ожидалось. А о наследстве Натка тогда не думала.
– Еще не знаю, но это точно не Предоляк, – подумав теперь, решила она. – Он до сих пор работает простым менеджером и зарабатывает копейки, я недавно видела его в метро.
– При чем тут метро? – озадачилась сестра.
Вроде умная, а каких-то очевидных вещей не понимает.
– Потому что для того, чтобы стать наследником, в первую очередь нужно наследство, – ответила Натка, мысленно фильтруя свои старые контакты.
Решено, она позаботится о финансовом благополучии сына.
Еще не поздно.
Еще ведь никто не умер…
«Да умер он, умер! – билось в голове и рвалось с языка у Говорова. – Все, никогда уже не придет!»
Слова были горькие, их хотелось выплюнуть и тут же прополоскать рот водой, но в рюмке была водка, а от нее противный вкус непроизнесенных слов становился еще резче и гаже. Поэтому Никита стискивал зубы и ничего не говорил, только гладил бабку по морщинистой сухой руке, до слез похожей на желтую куриную лапку.
Бабку он не узнал.
Он помнил ее одышливой, толстой, в пестром ситцевом халате, яркие пластмассовые пуговки которого не выдерживали напора пышной плоти и то и дело с треском отстреливались. Тогда бабка смешно ахала и беззвучно хохотала, тряся подбородками и боками – рискуя лишиться еще пуговки-другой и веселя маленького Никиту, который со смехом бежал за дезертировавшей пуговкой и догонял ее где-нибудь в углу или нашаривал в траве…
У той бабки были толстые белые руки в младенческих перетяжках и бесчисленных веснушках, красивые красные щеки и веселые ярко-голубые глаза. Та бабка казалась Никите огромной и была неповоротливой и надежной, как речная баржа. И от нее всегда вкусно пахло – клубничным вареньем, спелыми абрикосами, пирогами и борщом…
Эта бабка была маленькой, худой, сутулой, и от нее ощутимо тянуло валерьянкой, дегтярной мазью и нафталином. Ее черная сатиновая блузка явно не один год пролежала в шкафу и теперь была бабке до смешного велика.
На голове у этой бабки не было блестящей башни из крепко залакированных кудрей, а с гладко прилизанными волосиками и тощей морщинистой шеей она выглядела в своей черной блузке-палатке как старый гриф – сходство увеличивали светлые нитки, там и сям топорщащиеся на горловине, откуда торопливо и небрежно спороли белый кружевной воротничок.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
