Елена Палеолог-Росси-Строцци, стопроцентная гетеросексуалка, и та не отказала бы себе кое в чем со своей любимой клиенткой.
Она оглядела себя: худущая, как эфиопская бегунья, плоская, как электрокардиограмма покойника, ростом с мальчика-жокея с Контрада дель Бруко… Спрашивается, почему, Отец Предвечный, все свои дары Ты распределяешь хрен знает как?
— Ну, так что же мне надеть? — спросила Сомаини.
— Чем меньше, тем лучше, сокровище мое…
В 19.42 Сарторетти-Хименес был готов.
Он уселся в автомобиль, Бокки и Мбума подтолкнули его по набережной, он включил вторую передачу и тронулся.
Аттик Симоны Сомаини находился в престижном квартале Париоли, на улице Кавальере д'Арпино, слава богу, на спуске.
Сарторетти позвонил в пятнадцатый номер. Ему ответил хрипловатый голос прислуги-филиппинки:
— Слушаю.
— Soy Расо.[8]
— Госпожа сейчас спустится.
Сердце комика запрыгало где-то в пищеводе. Он расхаживал взад-вперед, повторяя про себя: «Ты справишься. Ты справишься!»
Сомаини в лифте тоже твердила себе: «Ты справишься. Ты справишься!» Она бросила на себя последний взгляд в зеркало. Наверное, даже с точки зрения парней с Кастрокаро, это выглядело слишком. Она была практически голой. Двери лифта распахнулись, и она, вдохнув, застучала каблучками по мраморному вестибюлю.
Когда ей повстречался инженер Качча, который возвращался с вечерней прогулки со своей лайкой-маламутом, собака шарахнулась в сторону и чуть не сорвалась с поводка.
Актриса открыла калитку[9]и вышла на улицу. Пако не было видно. Перед ней торчал какой-то тип, одетый негром. Карнавал, что ли? Да нет, вроде еще июнь. Однако лицом он явно походил на Хименеса. Только выглядел как после сыпняка. На ее памяти Пако был много привлекательнее и в лучшей форме. И потом, она точно помнила, что Хименес натуральный блондин, а у этого волосы выкрашены перекисью и на лбу залысины.
Но не время было создавать себе проблемы.
Футболист подошел к ней:
— Olà… chica…[10]
— Привет, Пако. Я немного волнуюсь: все-таки знакомлюсь с Золотым Мячом. — Она подошла ближе и подставила щеку для поцелуя.
Пако ограничился рукопожатием:
— Tambien tambien… vamos![11]— Он указал на нечто о четырех колесах, припаркованное во втором ряду.
Симоне не удалось скрыть разочарования.
— No te gusta? Es un carro vintage. Es muy de moda a Londra… saves quanto costa?[12]
Симона помотала головой.
— Mas… Muy mas![13]
Удивленная Сомаини полезла в автомобиль, и ее обдало запахом чеснока и жаркого.
Не включая двигателя, Пако снял машину с передачи, и она заскользила вниз по уклону улицы. Потом шикарным жестом врубил вторую передачу, и автомобиль, кашлянув, завелся. Таинственным светом зажглась приборная доска, осветив леопардовые чехлы на сиденьях.
— Esto es un carro, chichita![14]
Паоло Бокки, оседлав «фантик-кабаллеро»[15]зятя Сарторетти, следовал за «мирафьори-131» как тень. Покашливая, автомобиль повернул к проспекту Бруно Буоцци.
План, который обдумывался в камере два года, начал осуществляться.
Его сокровище лежало совсем близко.
Сарторетти был хорош. Он был просто великолепен!
Флавио Сарторетти вел машину и мучился. Никогда еще он так остро не чувствовал себя изгоем.
Из-за этого ублюдка футболиста, лишенного чувства юмора, его сослали на задворки блистающего мира сцены. В этой сумеречной зоне ему доставались праздники пельменей, вечеринки в провинциальных ночных клубах и конкурсы красоты в деревнях.
А теперь за какие-то гроши он снова вынужден подражать своему злому гению.
В былые времена он бы эту Сомаини в узел завязал, сжевал бы, как тартинку.
Он посмотрел на себя в идиотском одеянии африканского торгаша и прикинул, как будет разыгрывать этот низкий фарс…
— Кто делал рисунок в стиле «фолк» на твоем костюме, Пако? — Голос Сомаини ворвался в переплетение его мыслей.
— Es un stilista magrebbinio. Muy famoso…[16]— ответил он, запретив себе поворачиваться. Если он поглядит еще раз на эти груди, он ее трахнет прямо тут, на Квадратной площади.
Он быстро посмотрел в зеркало заднего вида.
Бокки не отставал, прилипнув к седлу «кабаллеро».
Японский архитектор Хиро Итоки спроектировал ресторан «Реджони» в виде итальянского «сапога» в миниатюре. Если посмотреть на него сверху, вытянутое здание имело форму и пропорции италийского полуострова со всеми островами. Внутри оно разделялось на двадцать залов, соответствовавших формой и кулинарным искусством каждому из итальянских регионов. Столики именовались названиями городов. Сарторетти и Сомаини провели в «Сицилию», в самый отдаленный и обособленный уголок, в пяти метрах от «Калабрии».
Особенность ресторана заключалась в том, что никто никому не морочил голову автографами и фото в различных позах: клиентура тщательно отбиралась.
Для них был заказан столик «Сиракузы», который располагался за огромным аквариумом с лангустами, груперами и муренами. Их встретила официантка в традиционном костюме сицилийских женщин.
За столиком «Катания» сидел президент Национального олимпийского комитета Италии с дамой. Увидев входящего Пако Хименеса в африканской тунике, он выпалил:
— Эй, Пако, ты что, только что высадился в Лампедузе? — и восторженно захохотал над своей шуткой.
— Olà, chico…[17]— процедил сквозь зубы Сарторетти.
