Шаги Марка Динна услышала раньше, чем его голос. Потом онвесело переговаривался с Пилар, которая стояла с мокрыми волосами на лестничнойплощадке второго этажа. Марк говорил дочери что-то насчет ее пребывания в Ниццеи о том, что в Антибе ей следует вести себя прилично. В отличие от Динны Марк втечение лета еще не раз увидит Пилар. Он будет несколько раз летать изСан-Франциско в Париж и обратно, при любой возможности заезжая на выходные вдом на мысе Антиб. Старые привычки живучи, да и перспектива лишний разповидаться с дочерью очень заманчива. Марк и Пилар всегда были близкимидрузьями.
– Доброе утро, ma cherie.
«Ma chere, не ma cherie», – мысленно отметила Динна. «Моядорогая, а не моя любимая». Буква «i» выпала из слова в его обращении много летназад.
– Ты сегодня прекрасно выглядишь.
– Спасибо.
Динна с улыбкой поблагодарила мужа за комплимент, поднялавзгляд и увидела, что Марк уже взялся за газеты. Комплимент был скорееформальным, чем искренним, и Динна это прекрасно знала. Известная французскаягалантность. Улыбка на ее лице погасла.
– Есть новости из Парижа?
– Я тебе сообщу позже. Завтра я уезжаю. На некотороевремя.
Что-то в тоне Марка подсказало Динне, что за его словамикроется нечто большее. Впрочем, так бывало всегда.
– На некоторое время – это на сколько?
Марк посмотрел на нее со слегка насмешливым выражением, чемневольно напомнил Динне, почему она в него влюбилась. Он был невероятнокрасивым мужчиной – худощавое аристократическое лицо с сияющими голубымиглазами, с которыми не могли конкурировать даже глаза Пилар. Его волосыпесочного оттенка не утратили прежнего цвета, седина лишь слегка пробивалась нависках. Он и теперь выглядел молодым и энергичным, и в его взгляде почти всегдасквозила легкая насмешка, особенно когда он бывал в Штатах. Марк вообще находиламериканцев «забавными». Его забавляло, когда он выигрывал в теннис или сквош,в бридж или триктрак, но особенно в зале суда. Марк работал так же, как играл,– он всегда выкладывался полностью и всякий раз достигал выдающихсярезультатов. Он был из тех людей, которым завидуют мужчины и перед которымизаискивают женщины. Он всегда побеждал. Победа была стилем его жизни. ПоначалуДинне это его качество очень понравилось. Когда Марк впервые сказал, что любитее, она сама почувствовала себя победительницей.
– Я спросила, на сколько ты уезжаешь.
В голосе Динны послышался едва уловимый намек нараздражение.
– На несколько дней, точно пока не знаю. А что, этоимеет какое-то значение?
– Конечно.
Раздражение в ее голосе стало заметнее.
– У нас намечается что-то важное? – Марк удивился. Онсверился с ежедневником и ничего особенного не обнаружил. – Так что же?
«Нет, дорогой, ничего важного... только ты и я».
– Нет, ничего особенного, я спросила просто так.
– Я тебе позже скажу, сегодня у меня несколько встреч,после них я буду знать точнее. Кажется, в одном крупном деле о поставкахвозникли проблемы. Возможно, прямо из Парижа мне придется вылететь в Афины.
– Опять?
– Похоже на то. – Марк снова углубился в газеты. Толькокогда Маргарет поставила перед ним яичницу, он поднял голову и посмотрел нажену. – Ты отвезешь Пилар в аэропорт?
– Конечно.
– Будь добра проследи, чтобы она оделась прилично.Боюсь, если она снова выйдет из самолета в каком-нибудь экстравагантном наряде,мою мать хватит удар.
– Почему ты сам ей об этом не скажешь?
Динна посмотрела на мужа в упор. Марк и бровью не повел.
– Я считал, это твоя епархия.
– Что именно: дисциплина или ее гардероб?
Оба понимали, что следить и за первым, и за вторым –одинаково неблагодарное занятие.
– До некоторой степени и то, и другое.
Динне хотелось спросить: до какой именно степени – до той,где она еще способна справиться с задачей? Это Марк имел в виду? Но онапромолчала. Марк продолжал:
– Кстати, я дал ей денег на поездку, так что ты можешьне давать.
– Сколько ты ей дал? Марк резко поднял голову:
– Что, прости?
– Я спросила, сколько денег ты дал ей? – очень тихоповторила Динна.
– А это важно?
– По-моему, да. Или мне полагается заниматься толькодисциплиной и гардеробом, а в остальное не вмешиваться?
В голосе Динны теперь слышалось явное раздражение, подспуднокопившееся все восемнадцать лет брака.
– Я этого не говорил. А насчет денег не волнуйся, ейхватит.
– Я беспокоюсь не об этом.
– Тогда о чем?
Голос Марка из приятного вдруг стал резким, и в глазах Динныпоявился холодный блеск.
– По-моему, ей не стоит давать на лето слишком многоденег. Они ей не понадобятся.
– Пилар – очень ответственная девушка.
– Марк, но ей даже шестнадцати не исполнилось. Сколькоже ты ей дал?
– Тысячу, – сказал Марк очень тихо, словно закрываятему.
У Динны глаза на лоб полезли.
– Долларов? Это недопустимо!
– Вот как?
– Ты сам знаешь, что это так. И тебе известно, на чтоона истратит эти деньги.
– Думаю, на развлечения. Это вполне безобидно.
– Нет, она купит себе этот чертов мотоцикл, как ейдавно хотелось. Я не могу допустить, чтобы это случилось. – Но ярость Диннымогла сравниться только с ее же бессилием, и она это прекрасно понимала.Теперь, когда Пилар поедет «к ним», она окажется вне власти Динны. – Я не хочу,чтобы у нее было с собой так много денег.
– Не говори глупости.
– Ради Бога, Марк...
Как только Динна начала свою тираду всерьез, зазвонилтелефон. Звонили Марку из Милана. На половину десятого у Марка была назначенавстреча, и ему некогда было выслушивать жену. Он посмотрел на часы.
– Динна, не устраивай истерику. Ребенок будет в хорошихруках. – Но это была тема для совсем другой дискуссии, а у него не быловремени. – Увидимся вечером.
– Ты вернешься домой к обеду?
– Сомневаюсь. Доминик тебе позвонит и скажет, приеду яили нет.
– Большое спасибо.
Два коротких слова, произнесенных ледяным тоном. Диннасмотрела, как Марк выходит и закрывает за собой дверь. Через несколько секундна подъездной аллее заурчал его «ягуар». Она проиграла еще одну битву.
Динна снова затронула эту тему, на этот раз в разговоре сПилар по дороге в аэропорт:
