— Да нет у нас сейчас никакой армии. — неожиданно поддержал его Дерлок. Они с казначеем не любили друг друга, но в данный момент были согласны. — Нет и все. Одно ополчение. Победа пришла, только встречать ее некому.
С этими грустными словами в зале согласились все.
— Мы отстояли свою независимость, — подытожила королева, — но, чтоб залечить раны, понадобятся годы. Будущие воины еще должны подрасти…
— А их даже рожать не от кого. — вставил Босуорт.
— Уймись. — цыкнула на него Хельви. — Если вопрос встанет так остро, я прикажу тебе спустить в долину свою орду с гор, и рождаемость сразу подскочит.
— Хотя бы добавим вам чистой гранарской крови. — буркнул Дерлок.
— Мы все здесь гранарцы! — Хельви не любила подчеркнутой горской исключительности. — Если вам удалось в течение пятисот лет отсидеться за неприступными перевалами, когда мы воевали с султанами Фаррада, северными варварами и Беотом, это не делает вам чести.
Горец хотел что-то сказать, но королева резко ударила колокольчиком по столу.
— Сейчас Гранар в относительной безопасности, и союз с Фомарионом выгоден обеим сторонам, но… нам выгоден именно союз, а не слияние с государством Арвена. Дружеские объятья очень скоро могут стать для Гранара кольцами удава, потому что Фомарион и сильнее, и богаче нас. Сейсас богаче. — подчеркнула королева. — Десять лет мира, и мы наверстаем упущенное. Но есть ли у нас эти десять лет?
Советники молчали.
— Арвену Гранар нужен как плацдарм против Беота. — продолжала Хельви. — Его корабли в наших бухтах, его войска в наших западных крепостях…
— А разве Гранару не нужен Фомарион как щит от беотийцев? — недовольно поморщился Лоше Вебран. — Где та невыгода, о которой говорит Ваше Величество?
Хельви посмотрела на лорда-адмирала тяжелым, очень тяжелым взглядом.
— Чужих солдат легче впустить к себе, — четко произнесла она, — чем потом попросить убраться. Тем более нам, которые обескровлены войнами. Один шаг навстречу желаниям короля Арвена, и Гранар потеряет независимость, за которую столько сражался. Кого-нибудь радует эта перспектива?
Собравшиеся замотали головами.
— Но если Вы откажите Фомариону, — сухо сообщил лорд-адмирал, — Вы оскорбите Арвена и на союз с ним нельзя будет рассчитывать впредь.
— Вот поэтому я и хотела с вами посоветоваться. — кивнула Хельви. — У нас незавидный выбор: либо согласиться на брак, понимая, к каким последствиям это приведет, либо отказаться и потерять сильного союзника перед лицом воинственного Беота. И то, и другое невозможно.
— Но что же нам делать? — искренне расстроился Ламфа. Он извлек из кармана бархатных штанов большой клетчатый платок и начал вытирать лысину. — Что ты предлагаешь, девочка? У тебя умная головка, придумай что-нибудь!
Хельви хмыкнула.
— Зачем мне двенадцать советников, если они не могут дать один единственный совет: как избежать брака с королем Фомариона, не оскорбив его и сохранив с ним прочный союз?
— Выходите за меня замуж. — брякнул Босуорт. — Тогда Вы скажите, что он опоздал.
В зале послышался смех.
— Это мысль. — констатировала Хельви. — Но обсуждаться она не будет ввиду полной смысловой ненасыщенности.
— Чего?
— Ее величество говорит, что, если откажет королю Фомариона под предлогом брака с грязным горским дикарем, — язвительно сообщил Вебран, — Арвен, чья родословная уходит в тьму веков, государь самой могущественной морской державы, почувствует себя слегка задетым.
Они сцепились, и дело едва не дошло до шпаг, но королева раздраженно стукнула колокольчиком по мраморному письменному прибору.
— Все свободны! Думайте до четверга. — она обернулась к отцу Роберу. — Я очень надеюсь на вас, епископ. Вы всегда храните молчание, но ваше молчание — золото.
Глава 2
Аббатство святого Гервасия на правом берегу реки Сальвы выстроил еще Беда Затворник, один из самых благочестивых повелителей Гранара. Церковь и братский корпус принадлежали эпохе короля Рэдрика, отца Хельви. До войны за Западную Сальву он развернул в столице большое строительство. Потом все пошло прахом… Мощные белые стены монастыря повидали на своем веку и нападения фаррадцев, и беотийские осады. Дважды они были почти полностью разрушены и снова восстановлены трудолюбивыми братьями.
В столице наступила оттепель, легкий весенний ветерок долетал с реки. Рыхлая сырая земля еще не покрылась зеленью, но монахи уже начали возделывать грядки для будущих посадок. Так рано можно было сеять только редис, укроп с петрушкой да салат, но и они были для обитателей монастыря большим подспорьем, ведь в госпитале аббатства всегда находилось много больных — в основном, истощенных зимним недоеданием крестьян, буквально приползавших в столицу в надежде подкормиться. После войны их казалось особенно много.
Отец Робер опустил кисть в ведерко с известкой. Он красил стволы старых яблонь во внутреннем дворе трапезной. Епископ глубоко вздохнул и выпрямился, его преклонные годы уже не позволяли много работать в саду, но он так любил свои посадки! Еще чуть-чуть, и здесь наступит настоящий рай. Белая кипень цветущих яблоневых деревьев, ровным квадратом растущих вдоль галереи, предавала этому месту неземную радость и неземной покой.
Епископ любил пребывать в аббатстве больше, чем во дворце, где, согласно своему сану, занимал целый этаж богато обставленных комнат. Хельви всегда умела подчеркнуть высокое положение своего старого советника и друга. Бывшего друга. Отец Робер хорошо это знал. Она не простила, и никогда не простит ему смерти Роже де Монфора. Той давней истории, когда королева, узнав, что человек, которого она любит — предатель — подписала смертный приговор, но дала ему шанс бежать. Тогда отец Робер, ее наставник и учитель, своей властью помешал побегу. Все казалось слишком очевидно: имя молодой монархини, с первого дня ставшее символом возрождения Гранара, не могло быть связано в устах черни с именем изменника, с россказнями толпы о богомерзких культах Золотой Розы… Очевидно для всех, даже для Хельви. Отец Робер спас ее репутацию, и она была ему благодарна. Но с того далекого времени холодная полоса отчуждения пролегла между ними. Епископ хорошо помнил, как в тот роковой день, когда посланный им в погоню молодой рыцарь Симон д’Орсини доложил ее величеству о поимке беглеца.
Улыбка медленно стекала с губ Хельви, как вода по лезвию ножа. Взгляд королевы сначала потускнел, потом стал ледяным. Она не плакала. Во всяком случае на людях. Только потрепала исполнительного Симона, стоявшего перед ней, преклонив колено, по черным, как смоль, волосам и тихо сказала:
— Я никогда не забуду вам этой услуги, мессир д’Орсини. — при этом Хельви так выразительно смотрела на отца Робера, что у того не осталось ни малейших сомнений, к кому на самом деле относились ее слова.
С тех пор прошло девять лет, ни на шаг не сблизивших бывшего наставника и его ученицу. Епископ Сальвский не мог даже похвастаться, что королева исповедуется у него. Хельви предпочитала, спрыгнув где-нибудь на обочине дороги близ полуразвалившейся деревенской церкви, причаститься у простого сельского священника. Всякий раз у другого. Эта девочка все рассчитала — каждый из них будет как святыню хранить единственную в жизни исповедь королевы. Хотя грехи у нее, отец Робер хорошо знал, были самые тривиальные. Гнев («Этот собака Вебран берет деньги у Фомариона! Только из-за союза с Арвеном я не могу указать ему на дверь!») Ложь («Честный король — никакой король!») Прелюбодеяние («Мне 25 лет и последние десять пришлись на войны, значит на солдатский лагерь. Я не давала монастырский обет».) Немного уныния («Всем нужна королева, Хельви не нужна никому. Впрочем, мне тоже».)
