Очевидно, титул виконта в этой части Йоркшира больше не принимается во внимание. За последние двадцать четыре часа ему уже дважды пришлось напрасно стучать в двери. Он почувствовал, как упала капля дождя. Николас поднял глаза к небу, но тут дверь открылась.
— Чего?
О Боже. Слуга, если это действительно слуга, а не проникший в дом коробейник, был всего около пяти футов ростом. У него как-то странно росли волосы на голове. Они мыском спускались ко лбу и росли по бокам.
— В чем дело?
— Это вы ко мне обращаетесь? — спросил Ланкастер.
Седой старик взглянул на него красными глазами. Глаза без преувеличения были красными. Николас совершенно четко видел кровеносные сосуды. Он был готов спорить на соверен, что этот человек — пьяница. И к тому же агрессивный.
— Ну хорошо, — вздохнул Николас, — я виконт Ланкастер и приехал сюда выразить свои соболезнования мистеру и миссис Камбертсон.
— Милорд, — человек, тяжело дыша, поклонился, хотя выражение лица осталось недовольным, — если вы пройдете за мной, я посмотрю, принимает ли хозяин.
Ланкастер последовал за сгорбленной фигурой, пообещав себе, что больше никогда не будет сокрушаться по поводу молодости своего дворецкого. Он был настолько загипнотизирован странным, похожим на привидение слугой, что почти не заметил поразительных перемен в Оук-Холле. Они уже почти перешагнули порог небольшой столовой, когда Ланкастер заметил царившее повсюду запустение.
Не стало… всего. Светлые квадраты на обоях говорили о том, что здесь когда-то висели картины. Столы стояли пустыми, на них не было ни ваз, ни других предметов интерьера. Даже деревянные полы, некогда покрытые толстыми коврами, заглушающими шаги, теперь были голыми. Виконт медленно обошел помещение, когда слуга шаркающей походкой вышел в коридор.
Трудно поверить. Складывалось впечатление, что из дома медленно выносится все. Возможно, подобное ждет и его самого. От такой мысли Николас нахмурился.
— Мистер Камбертсон примет вас.
Появившийся дворецкий произнес это таким тоном, будто на этот счет существовали сомнения.
Ланкастер снова последовал за ним, замечая, как при каждом шаге в воздух поднимаются пылинки. Служанки нигде не было видно, похоже, ее здесь давно не было.
— Достопочтенный виконт Ланкастер, — невнятно пробормотал дворецкий, когда они подошли к двери кабинета.
Из комнаты донеслось ворчание, потом послышался скрип старого кресла. Мистер Камбертсон встал им навстречу.
Виконта едва не передернуло от отвращения. Комнату наполнял запах дешевых сигар и джина. Шторы были опущены, и вся комната находилась в полумраке, а в воздухе чем-то нестерпимо воняло. И сам мистер Камбертсон соответствовал обстановке: без сюртука, небритый и с затуманенным взглядом.
— Милорд, — проскрежетал он, — для меня большая честь принимать вас.
— Мне тоже очень приятно, — солгал Ланкастер.
Хотя курчавые волосы Камбертсона оставались черными, теперь они поредели, да и сам он заметно постарел. Под глазами залегли глубокие морщины, а некогда широкие и крепкие плечи согнулись, словно на них положили тяжелый груз. Николас поспешно подошел к нему, чтобы пожать руку.
У Камбертсона оказались цепкие пальцы, и это вдруг напомнило Ланкастеру о тонущем человеке, который хватается за спасительную соломинку. А может, это отчаяние в его глазах создавало такое впечатление.
— Пожалуйста, садитесь, — предложил Камбертсон. И тут же крикнул: — Юинг! Чаю!
Его слова эхом разнеслись по дому, оставив их в угрюмом молчании.
Ланкастер осмотрелся, размышляя, не попал ли он в какой-то странный полуденный сон, но окружающая обстановка была вполне реальной.
— Мистер Камбертсон, я хочу выразить вам и миссис Камбертсон свои искренние соболезнования. Меня поразила печальная новость о мисс Мерриторп. Я даже представить себе не могу, насколько вам обоим сейчас, должно быть, трудно.
— Миссис сбежала в дом сестры, и я не знаю, когда она вернется.
Он провел рукой по лицу, поскреб щетину.
— Трудно, — произнес он, словно обдумывая слова виконта. — Да, было трудно.
— Мне действительно очень жаль. Она была красивой девушкой. Моя семья нежно помнит о ней и скорбит. Бедная миссис Пелл так страдает, что сегодня утром ни слова не произнесла.
— Красивой, — повторил, качая головой, Камбертсон. — Да уж, она была красивой, Хотя, в конечном счете, Синтия оказалась эгоисткой и ни о чем не думала, кроме своих собственных желаний. Вам известно, что она сделала с этой семьей?
— Я… — Ланкастер не смог придумать подходящего ответа.
Он просто смотрел, как серое лицо Камбертсона наливалось краской.
— Она погубила нас. У нее был шанс вытащить семью из беды, а она вместо этого поддалась дурацким девическим страхам и бросилась с обрыва!
— Она… Что? — Ланкастер вскочил со своего места, ударившись коленкой о стол Камбертсона. — Она… Она бросилась с обрыва?
— Да! Как героиня сентиментального романа. Между прочим, с одного из ваших обрывов.
— Но я думал…
Николас думал, что она умерла от болезни или в результате несчастного случая. Но покончить жизнь самоубийством? Что же, черт возьми, случилось с упрямой молодой девушкой, которую он когда-то знал? Комната поплыла у него перед глазами.
— Почему? — произнес он, наконец.
— У нее были какие-то глупые девические страхи перед мужчиной, за которого она должна была выйти замуж, — бросил Камбертсон.
— Но… — Ланкастер не знал, что сказать, он даже не знал, что думать.
В кабинет шаркающей походкой вошел дворецкий, но Камбертсон продолжил рассказ:
— Наша семья находится в отчаянном положении, и она знала это. Но продолжала вести себя так, словно была любимицей всего Лондона. «Я не выйду за него замуж, и ты не можешь меня заставить», — грубо передразнил голос девушки Камбертсон. — У нас ничего нет, виконт. Здесь нет никого, кроме Юинга, который может в любой момент упасть замертво, и глухонемой горничной, которую никто не возьмет на работу. Я даже не могу позволить себе держать лошадей. Вы знаете, каково это — ехать в церковь в повозке, запряженной мулом? А она все думала, что ей должно быть позволено мечтать в ожидании любви какого-нибудь молодца, семья которого все равно не приняла бы ее. Недальновидность молодости, которая выводит из себя.
— Я не понимаю, — только и смог произнес Николас. Он встретился взглядом с отчимом Синтии. — Вы продали ее за деньги?
— Я договорился о выгодном браке с титулованным джентльменом со значительными средствами. — Камбертсон наклонился вперед, поставив локти на стол. — У нее совершенно не было причин для истерик. Здесь все предельно понятно. Эта девушка не любила, чтобы ей указывали, поэтому сознательно все разрушила.
