Книга Ведьма на работе - Анна Гринь

— Так… И вот эту, и эту, — бормотала я себе под нос, медленно двигаясь вдоль книжных полок и снимая с них приглянувшиеся томики. — И вот здесь что-то наверняка попадется.

Когда в руках набралось порядка десяти книг, я перетащила их в кабинет и стопочкой пристроила на стол к другим книгам. Осмотрела эти горы работы и звучно крикнула:

— Вася! К ноге!

— Тьфу на тебя, — появляясь на пороге через несколько секунд, изрек кроль. — Что на этот раз? Только в доме тишина и покой установились, как тебе опять на попе ровно не сидится. Где тот пропеллер, что в тебя при рождении вставили? Дай я его выковыряю.

Я хмыкнула, разглядывая зубастого ушастика, с видом мученика прыгающего к столу, и заметила:

— Ты не ворчи. Ты моей милостью разговариваешь, прыгаешь и по утрам глодаешь ножку кровати. Будешь бузить — превращу обратно в игрушку!

— Превращай! — тут же воскликнул кроль. — Скорее! Мне никаким боком не сдалась такая жизнь!

Я фыркнула, точно зная, что на самом деле Вася вовсе так не думает.

— Сначала тетки всякие шляются, коробки по всему дому… Ни минуты покоя!

— Не бузи, — подхватив пушистика за длинные уши и посадив на стол, сказала я.

На самом деле я могла понять ворчание Васи. Сама уже замаялась от тех перемен, что свалились на наш маленький дом в последние несколько недель.

После того как несколько дней подряд я раздавала благости жительницам Рыжего мира, возникла необходимость в табличке на двери. Теперь под надписью по меди «Дом ведьмы» красовалась продолговатая деревяшка, где я указала приемные дни и часы, а также предупредила о том, что волшебные фрукты временно закончились.

С деревяшкой пришлось повозиться, убеждая ее, чтобы надписи были понятны всем обитателям семи миров.

Теперь беспокоить меня позволялось только с полудня и до четырех дня и только в будни. Нововведение не прекратило поток страждущих радостей в любое время суток, но позволило мне без зазрения совести игнорировать стук в дверь вне положенного времени. А после небольших просьб и убеждений дверь и стены стали избирательно проницаемы для внешних звуков — теперь до и после приемных часов мы могли услышать только тех, кто приходил по реально серьезному делу.

За несколько недель общения с горожанами я не только познала дзен, выслушивая многочисленные истории, но и научилась отказывать без душевных терзаний, когда понимала, что не смогу помочь, или если видела, что мне откровенно врут.

Общение с людьми выматывало настолько, что я почти валилась с ног по вечерам. Падать при этом я старалась на руки Шараду. Он без возмущения ловил и куда-нибудь нес: или откармливать бедную и несчастную меня, если время было не позднее, или наверх в кроватку, если близилась ночь. Всякий раз я корила себя за эти глупые выходки, но неизменно прикидывалась слабенькой девушкой, которую нужно холить и лелеять.

Вася ворчал и отчитывал меня за неспортивное поведение и попытки выдать меня, зайчика-энерджайзера, за вялые листья салата. Но аллергия окончательно прошла, отек спал, и ничто не мешало мне чувствовать себя хотя бы привычной девицей со средней внешностью, а не мухоморчиком. А раз самооценка вернулась на обычный уровень, то отказывать себе в возможности покататься на белом… на блондинистом… на шее одного блондина, раз ни белый конь, ни принц мне не светили, — дело принципа. Когда еще я побуду героиней мыльной оперы? Нужно пользоваться, пока Шарад не раскусил мою нахальную задумку или пока ему не надоел процесс.

Парни не возражали против моих занятий, лишь опасались, чтобы люди не сели мне на шею. Но я на самом деле радовалась внезапной работе. Новое занятие помогало мне лучше понять собственные возможности и разобраться в особенностях свалившейся на меня магии.

Я уже знала, что могу заговаривать предметы и даже целые дома. Главное, чтобы пожелание было от всей души, искреннее. Но вот дальше все было сложнее.

Одно дело — пыль и грязь. Уговорить их не появляться просто. Так же как и людей жить так, как они на самом деле хотят.

Но вот сделать из чего-то что-то другое у меня пока не выходило. По крайней мере сознательно.

Это я выяснила вчера, когда долго убеждала карандаш превратиться в волшебную палочку. Но тот так и остался карандашом, хотя теперь периодически подергивался и пытался взлететь со стола.

В конце концов, пусть и в виде лиан, но из яблочных косточек у меня выросли яблони, а не мандрагоры какие-нибудь или волшебные бобы до неба.

Вероятно, все зависело от собственной уверенности и вложенных эмоций. Как показала неприятная практика, в состоянии истерики я могла сотворить очень и очень многое, но в обычном настроении мои возможности пока ограничивались чем-то в пределах нормы.

Так трава без семян посреди кухни расти не желала. Даже слизь и мох, которые я легко вызвала в ванной, после часа уговоров не появились. Зато ложки без вопросов запрыгнули в тазик и устроили плескание в теплой воде, а нож без вопросов начал выскабливать мокрый стол.

Усиленно изучая свои возможности, я обнаружила, что могу стирать, не намочив и пальца, помешивать содержимое кастрюли, не вставая со стула, и двигать мебель, не касаясь ее руками.

Я даже смогла призвать собственные ботинки из-под кровати, но у меня не вышло сделать из родной обувки сапоги-скороходы, а из первого попавшегося коврика — ковер-самолет.

Обидно.

Видимо, мне предстояло еще многому научиться.

А пока!..

Пока я собиралась попользоваться чужими достижениями.

— Так, Вася, признавайся, — строго глядя на кролика, сказала я, — читать умеешь?

Ушастик только фыркнул.

— А раз так, то сейчас будешь помогать, — с кровожадной улыбкой предупредила я.

— Как именно? — насторожился зубастик.

— Мне нельзя читать все эти книги подряд, если не хочу завтра обнаружить здесь толпу людей, зверей и вещей, — вздохнула я. — Поэтому я буду с закрытыми глазами листать книги, а ты — просматривать текст и искать что-нибудь полезное, чтобы я зачитала только нужные абзацы.