Да. Это верно. Кестрель и сама понимала, что сегодня она не сможет сбежать, и едва ли такая возможность представится в ближайшее время.
Ее план отлично сработал. Пушки на захваченном корабле уже поворачивали на второе судно, которое будет атаковано отрядом, как только моряки отвлекутся на открытый по ним огонь. Когда гэррани захватят второй корабль, остальные сдадутся.
Начался дождь. Капли были мелкими и ледяными. Кестрель не дрожала, хотя стоило бы: от страха, если не от холода. Она предпочла остаться в живых, и теперь ей оставалось лишь с ужасом ждать, что принесет ей жизнь в новом мире.
30
Кестрель привели в зал для приемов в доме Айрекса… Точнее, в доме Арина. Валорианское оружие смотрело на нее со стен, будто спрашивая, почему она до сих пор не ударила ближайшего охранника и не выхватила у него клинок. Даже со связанными руками она успела бы это сделать.
Арин первым вошел в дом. Он шагал впереди, так что Кестрель видела лишь его спину, но его походка выдавала его взволнованность. В таком состоянии она смогла бы застать его врасплох, вонзив кинжал между лопаток, но даже не попыталась. У нее есть план, и, чтобы все получилось, ей нужно выжить. Если она убьет Арина, в живых ее не оставят.
Гэррани повели ее дальше по коридору. В атриуме у фонтана стояла молодая темноволосая женщина. Когда она увидела Арина, ее глаза наполнились слезами радости. Он почти бегом преодолел разделявшее их расстояние и заключил ее в объятия.
— Сестра? Или любовница? — спросила Кестрель.
Женщина подняла взгляд, ее лицо приобрело суровое выражение. Она отстранилась.
— Что?
— Ты ему сестра или любовница?
Она подошла к Кестрель и наотмашь ударила ее по лицу.
— Сарсин! — Арин схватил женщину за руки.
— Его сестра умерла, — бросила Сарсин. — Надеюсь, ты будешь страдать так же, как она.
Кестрель прижала пальцы к щеке, чтобы унять боль от пощечины, а заодно спрятать улыбку за связанными руками. Она вспомнила синяки, которыми был покрыт Арин, когда она только купила его. Его угрюмый, презрительный взгляд. Она никогда не понимала, зачем рабы упрямствуют, навлекая на себя гнев господ. Но теперь она сама испытала это сладкое ощущение превосходства. Несмотря на боль, на мгновение Кестрель почувствовала себя хозяйкой ситуации.
— Сарсин — моя кузина, — начал объяснять Арин. — Я не видел ее уже много лет. После войны ее сделали домашней рабыней, а меня отправили в кузницу, так что…
— Мне плевать, — оборвала его Кестрель.
Она посмотрела ему в глаза. Такого же цвета была вода за бортом корабля в ту минуту, когда Кестрель посмотрела вниз, думая о самоубийстве.
Он первым отвел взгляд и сказал своей кузине:
— Я прошу тебя присмотреть за ней. Отведи ее в восточное крыло, пусть свободно ходит по покоям…
— Арин! Ты с ума сошел?
— Забери все, что можно использовать как оружие. Дверь в покои всегда держи закрытой. Проследи, чтобы она ни в чем не нуждалась, но не забывай, что она пленница.
— В восточное крыло, — повторила Сарсин с отвращением.
— Это дочь генерала.
— О, это мне известно.
— Ценная пленница, — добавил Арин. — Мы не должны опускаться до уровня валорианцев. Мы не дикари.
— Думаешь, если запереть эту пташку с подрезанными крыльями в золотой клетке, то валорианцы нас зауважают?
— Нет, но иначе мы сами не сможем себя уважать.
— Лучше подумай о том, кто после этого станет уважать тебя.
Он покачал головой.
— Она моя, и я могу делать с ней все, что захочу.
Остальные гэррани настороженно зашептались. Сердце Кестрель сжалось. Она так пыталась забыть об этом — о том, что она теперь собственность Арина. Он схватил ее за плечо и потянул к себе. Подошвы ее сапог шаркнули по мраморной плитке, когда она сделала шаг. Он достал нож и одним движением освободил ее запястья. Кожаная уздечка упала на пол с неожиданно громким звуком: здесь была хорошая акустика. Сарсин протестующе вскрикнула.
Арин отпустил Кестрель.
— Прошу тебя, Сарсин. Уведи ее.
Кузина уставилась на него. Наконец она кивнула, но по выражению ее лица было понятно, что она не одобряет решение Арина.
— Следуй за мной, — велела она Кестрель и пошла к выходу из атриума.
Они не успели далеко уйти, когда Кестрель поняла, что Арин вернулся в зал для приемов. Она услышала, как оружие срывают со стен и бросают на пол. Грохот эхом разнесся по всему дому.
Все помещения в отведенных ей покоях по спирали расходились от спальни, которая находилась в центре. Это была очень тихая комната, залитая тусклым светом серых предрассветных сумерек. Своим изяществом, чистотой и приглушенными цветами эти покои напоминали жемчужину. Кестрель помнила, как Арин рассказал ей, что выбор цвета не случаен. Несмотря на изобилие валорианской мебели, было понятно, что некогда здесь располагались покои знатной гэррани.
Сарсин молча подняла подол фартука и принялась укладывать в него зеркала, колпачок для тушения свеч, тяжелую мраморную чернильницу… Фартук начал провисать и уже грозил порваться.
— Принеси корзину, — посоветовала Кестрель, — или ящик.
Сарсин бросила на нее свирепый взгляд, поскольку обе они понимали, что в конце концов именно это ей и придется сделать. В покоях было слишком много вещей, которые при необходимости можно превратить в оружие. Кестрель не хотела, чтобы их забирали, но теперь, по крайней мере, ей можно притвориться, что она сама отдала приказ, а Сарсин его выполнила. Однако та лишь подошла к двери и позвала помощников. Вскоре гэррани забегали по комнатам, вынося оттуда все, что могло быть опасно: кочергу, медный кувшин, часы с острыми стрелками.
Кестрель молча наблюдала. Ничего, всегда можно открутить ножку стола. Но побег все равно маловероятен: окна покоев находятся слишком высоко, прыгать вниз опасно. Выйти можно было только через одну комнату, через одну дверь, и эта дверь закрывалась на довольно крепкий с виду замок.
Когда гэррани закончили выносить вещи и Сарсин снова осталась с ней наедине, Кестрель произнесла:
— Постой.
Сарсин держала наготове большой ключ.
— Я должна увидеться с подругой, — сказала Кестрель.
— О светских визитах тебе пора бы забыть.
— Арин обещал. — Кестрель почувствовала ком в горле. — Моя подруга больна. Арин говорил, что меня к ней пустят.
— Мне он об этом ничего не сказал.
Сарсин захлопнула за собой дверь в покои, и Кестрель не стала умолять ее вернуться. Она не желала унижаться перед своей тюремщицей, но все-таки ей невыносимо больно было слышать, как повернулся ключ и щелкнул язычок замка.
