Тогда ему даже в голову не пришло, как удивительно то, что он совсем не скучал там, в этой сельской глуши, в жалкой гостиничной комнатушке, не стремился вернуться в Лондон, к привычному комфорту собственного дома.
Ему было хорошо, но он не осознавал этого, точно так же, как не понимал и того, что все это только благодаря Калисте.
По мере того, как дни проходили, он становился только все более нетерпеливым и нервничал, ожидая, когда же она наконец вернется после выездки Кентавра и Ореста. Часы ее отсутствия казались ему бесконечно долгими.
Но он и тогда еще ничего не понял, не догадался, почему то и дело поглядывает на часы, когда ее нет, почему в душе его поднимается волна радости, когда она входит в комнату в своем зеленом платье для верховой езды, и щеки ее горят после быстрой скачки, а легкие рыжевато-золотистые завитки волос, слегка растрепавшиеся от ветра, выбиваются на белый лоб.
Казалось, с нею вместе в комнату всегда входило солнце.
«Как вы думаете, что произошло сегодня утром?»— спрашивала она своим нежным, мелодичным голоском, и слова ее звучали, точно ласковая веселая песенка.
И граф чувствовал, как незаметно исчезало его раздражение, и с удовольствием слушал то, что она рассказывала ему. Она так ярко и живо описывала все маленькие происшествия, случавшиеся во время прогулок, что графу казалось — он сам ездил вместе с ней и видел все это своими глазами.
И он все еще не понимал, откуда в нем эти чувства!
Размышляя так, граф дошел до моста через Серпентин.
Здесь почти не было народу; все толпились сейчас вокруг площадки, на которой стоял воздушный шар, ожидая, когда он начнет подниматься в небо.
На берегу озера было совсем тихо; слышен был только легкий плеск воды. Музыка духовых оркестров и шум ярмарки доносились сюда лишь приглушенно, издалека.
И в этот момент граф увидел ее — он увидел Калисту!
Она стояла у самого края воды, и что-то было во всем ее облике такое, от чего у него перехватило дыхание.
Она была без шляпки, в одном из тех простеньких муслиновых платьев, которые так хорошо были знакомы ему.
Она стояла под мостом, ее рыжеватые волосы ярко вспыхивали на фоне серого камня, а вся ее тоненькая фигурка казалась очень беззащитной и трогательной.
Вдруг граф увидел, как она слегка наклонилась вперед, к воде; страх, точно острый нож, внезапно пронзил его насквозь — он понял, что она собирается сделать.
— Калиста! — крикнул он, и голос его, срываясь, зазвенел.
Она выпрямилась и оглянулась. Лицо ее было очень бледным, и огромные глаза, казалось, заполняли его целиком.
Оцепенев, она смотрела, как он приближается.
— Калиста! — снова произнес граф, и на этот раз в его голосе прозвучала почти мольба.
Граф подошел к самому краю обрывистого, крутого берега, под которым стояла девушка, и тут, вскрикнув, она бросилась бежать по кромке воды, а затем, взобравшись по травянистому склону, как безумная понеслась к площадке, где толпился народ и где стоял в ожидании запуска воздушный шар.
— Калиста, стойте! Остановитесь! — кричал граф.
Потом, увидев, что она не слушает его и не собирается останавливаться, он бросился за ней.
Она успела уже значительно опередить его, пока он стоял так, застыв от неожиданности и удивления; к тому же ему мешали цилиндр и трость, которую он держал в руке.
Тем не менее он бежал очень быстро и понемногу нагонял ее.
Она была уже на площадке, прорываясь вперед, прокладывая себе путь среди зрителей.
Проскользнув сквозь толпу и добежав до людей, державших веревки воздушного шара, девушка наконец остановилась и оглянулась.
Граф все еще был ярдах в двадцати от нее.
— Калиста! — снова позвал он. — Остановитесь! Подождите меня!
Несмотря на гул и гомон толпы, она должна была бы услышать его.
Но она отвернулась и побежала вперед еще быстрее, слепо пытаясь уйти от него, спастись; она остановилась только тогда, когда наткнулась на гондолу воздушного шара.
Девушка ухватилась за ее борта обеими руками, и графу, который изо всех сил пытался протиснуться к ней, показалось, что вся она вдруг как-то склонилась вперед, точно лишившись последних сил.
Он достиг уже передних рядов зрителей и как раз проталкивался к открытой площадке, когда увидел, что рабочие отпустили веревки, державшие воздушный шар, и он начал плавно подниматься в воздух.
Это случилось быстро, так быстро, что Калиста даже не поняла, что произошло, пока ноги ее не оторвались от земли.
Граф наконец протолкался вперед и, осознав, что происходит, закричал:
— Отпусти его! Прыгай! Тебя унесет! Но Калиста продолжала держаться за борт ярко-красной гондолы, крепко вцепившись в него обеими руками. Она поднялась уже футов на тридцать — сорок над головами толпы, ее пышные юбки развевались на ветру, а ноги покачивались, словно у куклы.
Граф застыл на месте, не в силах ни вздохнуть, ни крикнуть, и вся многотысячная толпа тоже затаила дыхание; тишина повисла над площадкой. В эту минуту над краем гондолы показалась голова мужчины, затем его плечи, и две сильные руки сжали запястья девушки.
Однако опасность, что она может упасть, все еще сохранялась, пока не появился второй мужчина, и оба они, подняв Калисту над бортом, не втянули ее внутрь гондолы.
Толпа разом вскрикнула.
Это был крик облегчения, с души у всех точно свалилась огромная тяжесть; напряжение, в котором они находились все это время, опасаясь за жизнь девушки, спало.
Шар был уже над верхушками деревьев и продолжал быстро подниматься, устремляясь в чистую синеву неба.
Граф следил за ним, закинув голову, ощущая свою полную беспомощность; в голове у него не было ни одной мысли, и он не мог представить себе, что делать дальше.
Он знал только одно — Калисту уносит все дальше от него, она снова исчезает, словно уходит из этого мира вообще.
— Неплохой способ прокатиться бесплатно! — засмеялся какой-то мужчина, стоявший рядом с ним.
— Через часик-другой ей будет холодновато! — заметил его сосед. — Они говорили, что прибудут во Францию не раньше, чем через шестнадцать часов!
Граф в последний раз взглянул на небо. Теперь шар казался всего лишь маленькой точкой в отдалении, и толпа начала расходиться в поисках новых забав и развлечений.
Граф пошел к помосту, где его ожидал лорд Пальмерстон.
— Ну вот наконец, и вы Хелстон! — воскликнул тот.
Граф понял, что с этой стороны никому не было видно, что произошло при подъеме воздушного шара.
— Думаю, вы собираетесь все же попасть домой? — продолжал он. — Я-то уж точно теперь опоздаю на свой вечерний прием. У меня сегодня к обеду гости.
