Санни Джим – чемпион,Вот что ест на завтрак он.
Какой-то рекламный слоган сухих завтраков – откуда: из ее детства? Из детства ее детей? У тебя в родительском доме предпочитали хлопья «Витабикс».
Она давно не пьет; даже забыла, что когда-то пила. Кажется, она знает, что ты для нее много значишь (или значил), но не помнит, что когда-то любила тебя, а ты любил ее. Разум ее находится в удручающем состоянии, но настроение до странного стабильно. Вся паника и смятение давно из нее вышли. Ее не выбивает из колеи ни твое появление, ни твой уход. Она ведет себя порой насмешливо, осуждая других, всегда немного самодовольно, будто ты не почувствуешь последствий. Ты от этого мучаешься и стараешься не поддаться искушению поверить, что ты сам это заслужил.
– Это грязный потаскун, – говорит она санитарке притворным шепотом. – Я могу такое о нем порассказать – у вас волосы дыбом встанут.
Санитарка смотрит на тебя, а ты пожимаешь плечами и улыбаешься, словно говоря: «Что поделать, грустно, правда?» – и осознаешь, что даже сейчас ты ее предаешь, даже в этой ее новой и последней крайности. Потому что она действительно может порассказать санитарке кое-что о тебе и у той действительно волосы встанут дыбом.
Ты помнишь, как она говорила, будто не боится смерти и только лишь хотела бы узнать, что будет после. Но теперь у нее почти не осталось прошлого, а о будущем нет ни единой идеи – в прямом смысле. От нее остался только призрак на потертом экране ее памяти, и тот воспринимается ею как подарок.
– Вы – отработанное поколение.
– Перед смертью придется съесть горсть земли.
– Хлоп-хлоп, вот и… Санни Джим.
– Прослывешь одним из самых изощренных преступников.
– Где тебя носило всю мою жизнь.
И тебе кажется, будто там, среди этих осколков и обрывков, осталось кое-что от нее самой.
Чего только мы не услышим о мире.На днях три старушки застряли в сортире,Каждая села на унитазИ углубилась в «Рэйдио таймс».
Да, ты помнишь, как учил ее этому куплету. Значит, она все еще остается собой. Ты слышал, что такое бывает: глубоко религиозные люди выкрикивают непристойности, старушки, которые уже дышат на ладан, примыкают к нацистам и так далее. Но это мало утешает. Быть может, сделайся она совсем неузнаваемой, перестань быть собой, с ней было бы не так больно общаться.
Однажды – конечно же, в присутствии санитарки – она выдает футбольную кричалку, которой ее мог научить только ты:
Будь у меня крылья, как у воробья,Будь у меня зад, как у вороны,Над «Тоттенхэмом» покружил бы я,Чтоб обгадить нападение и оборону.
Но санитарка, которая, разумеется, слышала от престарелых, слабоумных пациентов и кое-что похлеще, просто вздергивает бровь и спрашивает:
– Болеете за «Челси»?
После двадцати минут, проведенных в ее компании, вот что действительно утомляет и нагоняет тоску, да такую, что впору сорваться с места, убежать и завыть: она, не помня твоего имени, не задавая вопросов и не отвечая на твои, все же на каком-то уровне осознает твое присутствие и как-то реагирует. Ей невдомек, что ты за черт такой, чем занимаешься и как зовешься, но при этом ты у нее взвешен на нравственных весах и найден очень легким.[17] От этого хочется выбежать в коридор и завыть; от этого осознаешь, что где-то на уровне подсознания, возможно, ты по-прежнему ее любишь. И от этого неприятного осознания еще сильнее хочется выть.
* * *
И пусть он себя мучил, но после некоторых воспоминаний у него часто возникал один вопрос. С его стороны решение поместить Сьюзен в дом хроников было актом самозащиты. В этом не было сомнений, как не было сомнений в правильности такого решения. Но все-таки: что им двигало – мужество или трусость?
Коль скоро решить он так и не смог, ответом на вопрос было: и то и другое.
* * *
Но она оставила след в его жизни: и в положительном смысле, и в негативном. Сделала его более великодушным по отношению к другим, но вместе с тем и более закрытым, заставив с подозрением относиться ко многим фактам. Научила его ценить импульсивность, но и показала связанные с ней опасности. Поэтому он стал человеком осторожно великодушным и бережно импульсивным. Последние двадцать лет он служил наглядным примером того, как быть импульсивным и осторожным одновременно. И щедрость в отношении других тоже имела срок годности, как упаковка бекона.
