Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Другое ограничение – это религия: до восемнадцати лет молодой человек не имеет права выбрать религию, родительской властью решается, принимать ли ему ее и какую…
Родительская власть – выражение идиотское, лучше сказать «родительская ответственность».
Умерев, ребенок может рассчитывать, что его волю выполнят. Был такой случай в судебной практике: больной ребенок, который всегда был ревностным католиком, письменно выразил свою волю быть похороненным по православному обряду… У него был очень ясный ум, как у многих больных детей. Мать, однако, хотела похоронить его не по православному обряду, а по обычаям римско-католической церкви. Судья в конце концов решил дело в пользу исполнения воли ребенка.
Если дело дошло до судьи, значит, родители не жили вместе и, наверное, один из них был православный, а другой – католик. Но что может быть хуже того, что убеждения ребенка принимаются во внимание лишь после его смерти?
Ребенок, живущий с родителями разного вероисповедания, переживает противоречия в религиозном плане. Если отец мусульманин, мнения ребенка не спрашивают, он автоматически становится мусульманином. Было время, когда мужчины-католики не могли жениться на протестантках, и в этом случае люди вынуждены были менять веру. Молодежь, может быть, и не выражает свой выбор, но он наверняка у кого-то есть. Причем стоит оговориться, что закон предусматривает выбор веры самим ребенком лишь в восемнадцать лет. А ведь у протестантов первое причастие в пятнадцать! Но закон запрещает выбирать конфессию до восемнадцати, если выбор ребенка отличается от родительского!
Такое ограничение чрезмерно.
Так же и с системой воспитания – родители сами ее выбирают, не спрашивая мнения ребенка. То же в области образования. Если ребенок захочет самостоятельно переориентироваться и заняться больше немецким языком, чем английским, он не может решить этого самостоятельно.
Лицеи не считаются с мнением ребенка, если родители не согласны с ним. Даже в том, что касается иностранного языка…
Еще более жестко обстоят дела с сексуальной жизнью подростков. У девочек до пятнадцати лет ее не существует, то есть, если какой-нибудь мальчик вступил в интимные отношения с девочкой младше пятнадцати лет, пусть по взаимному соглашению, все равно он может быть привлечен к ответу в суде, занимающемся проблемами детей.
Сексуальные отношения подростка с девочкой того же возраста наказуемы. Но они не являются таковыми, если девочка пятнадцати лет встречается со взрослым человеком. Если же с несовершеннолетней спит юноша, которому еще нет полных пятнадцати лет, он может быть подвергнут судебному преследованию.
Просматриваются две в общем-то парадоксальные тенденции: с одной стороны, мальчик, которому нет пятнадцати лет, не должен иметь сексуальных отношений с несовершеннолетней, с другой – девочки могут прибегать к противозачаточным средствам без разрешения матерей. Гинеколог может отказаться выписать пилюли, но рискует при этом услышать от своих посетительниц: «Доктор, если вы этого не сделаете, я пойду к другому». Некоторые врачи полагают, что контрацептивы желательны в том или ином случае, другие так не считают, но рецепты выписывают, чтобы не терять будущих клиенток.
Если несовершеннолетняя девочка достаточно информирована и у нее есть основания просить выписать контрацептивы, она имеет на это право, но подразумевается при этом, что она состоит в интимных отношениях со взрослым мужчиной, поскольку мальчику ее лет запрещается вступать с ней связь.
Брак разрешен только по достижении полных пятнадцати лет для девочек, то есть не раньше, чем на шестнадцатом году, и в восемнадцать полных лет, то есть на девятнадцатом году, для мальчиков. Чтобы выйти замуж в тринадцать лет, девочка должна получить разрешение от президента Республики.
Чтобы получить его, достаточно, чтобы она была беременна и родители с обеих сторон были готовы взять на себя расходы по содержанию ребенка, который родится на свет.
Несовершеннолетний может требовать, чтобы его похоронили в соответствии с его желаниями.
Однако родители могут воспротивиться вскрытию трупа ребенка, умершего в результате несчастного случая, и использованию его органов в медицинских целях, даже если публично, например в классе, во время какого-нибудь обсуждения, он сказал, что хотел бы распорядиться своим телом именно так: «Если я умру в результате несчастного случая, я хотел бы, чтобы мое тело послужило другим». Родители имеют право препятствовать этому, хотя учитель и остальные ученики могут подтвердить, что малыш говорил это в классе во всеуслышание, что он хотел бы быть донором. Мне рассказали про одного ученика, который даже спрашивал в классе, каким образом он может завещать свои органы медицине. Ему ответили: «Пока ты маленький, ты ничего не можешь сделать, но ты можешь сообщить об этом родителям и всем остальным».
В пятнадцать лет незаконнорожденный ребенок носит фамилию своей матери, а не отца, потому что именно она признала его юридически. Если отец, в свою очередь, признает ребенка, он должен выразить свое согласие перед опекунским судом. Но в этом случае отец не может распоряжаться своей властью: «Я его признал, он будет носить мою фамилию». Необходимо, чтобы опекунский суд получил согласие ребенка. Это один из тех редких случаев, когда у ребенка спрашивают его мнение и когда взрослый не может решить за него.
Это очень важно – узнать мнение ребенка, чью фамилию он будет носить, но в пятнадцать лет – поздновато. Есть и другие серьезные вопросы, по которым заинтересованное лицо не имеет право высказываться до шестнадцати и даже до восемнадцати лет.
Когда опека осуществляется государством, опекаемый может по достижении тринадцати лет быть выслушан в суде по вопросам семьи и детства…
По достижении тринадцати лет судья может вызвать ребенка в суд, но может и не делать этого, даже если ребенок хочет, чтобы его выслушали. Судья решает, целесообразно или нет выслушать тринадцатилетнего ребенка. Так что не всегда решает ребенок.
Он может потребовать протоколы суда…
Теоретически может. Но кто скажет ему о том, что доступ к документам свободный? В школе этому не учат. Необходимо, чтобы несовершеннолетние знали свои права и обязанности еще со школьных лет. Знать, какое можно принять решение относительно самого себя, – не есть ли это тот минимум, который положен, если процесс, на котором решается судьба ребенка, идет при закрытых дверях и в его отсутствие?
Мне приходилось слышать ужасные вещи на собраниях специалистов по воспитанию детей. Например, один профессор медицины, который занимался детьми, решительно провозгласил: «Никогда не надо говорить ребенку, что в учреждении или семье, в которой он живет, что-то меняется, надо ставить его перед фактом и говорить: „Одевайся и будь готов через полчаса, ты отсюда уезжаешь“. – „Но куда?“ – „Не знаю, потом увидишь“». Когда ребенок попадает-де в новые условия проживания, не надо ему говорить, сколько времени продлится его пребывание там, ничего вообще, потому что, видите ли, если сказать, он поднимет скандал, а если не сказать… Ребенок есть ребенок… Через три дня он все забудет. Такая позиция заставляет меня с горечью вспоминать о пересылке заключенных. Печально известные поезда, гремевшие по всем дорогам Европы, – они были заполнены греческими евреями, депортированными в Польшу, которые не знали, куда их везут. Они едва не сходили с ума от страха.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
